Паркер запнулся, сомневаясь, стоит ли отвечать на провокационный вопрос, затем вспомнил, что разговор не записывается, и произнес:
— Орк без обиняков сказал людям, что есть ценности, которые нужно защищать: независимость, традиции, свобода. Причем защищать не на словах, но силой, в том числе — убивать за них. И если надо — убивать жестоко, чтобы преподать урок. Окситания началась с того, что трусливые мужчины, которых насиловали, грабили и убивали, у которых беззастенчиво отбирали имущество, жен и детей, отбирали право на жизнь и будущее… Однажды эти трусливые мужчины увидели смеющегося Орка. Смеющегося над ними. И устыдились того, какими стали. И пошли за ним. Такова история здешних мест, Фаусто, ее не изменить.
— Вы верите в эту чушь?
Паркер откинулся на спинку стула, несколько секунд буравил Конелли взглядом, а затем неожиданно рассмеялся и с легким превосходством, как взрослый — ребенку, ответил:
— Нет, Фаусто, я в эту чушь не верю: я все это видел своими глазами.
— И Орка? — растерянно спросил Конелли.
— И Орка, — подтвердил Паркер.
— И что вы о нем скажете?
— Только то, что уже сказал: Орк пришел навсегда. Он не из тех, кто сдается, и обязательно сделает то, что задумал.
— Все готово? — очень холодно спросил Томази, глядя на улыбающегося толстяка.
Сегодня, как и всегда, Джанлука был одет в элегантный костюм, белоснежную сорочку и галстук и выглядел на фоне неопрятного Бобби знаменитым актером, случайно забредшим в техническую службу… Впрочем, если вдуматься, так оно и было.
— Сцена идеальна, сенатор: фотографии вызовут трепет у кого угодно, а если их не хватит, я выведу на мониторы дополнительные картинки, которые точно зацепят публику, — пообещал Челленджер, поглаживая объемистый живот, прикрытый безразмерной черной футболкой с принтом "Распоряжаюсь по своему усмотрению". — Вы, главное, не отклоняйтесь от сценария, а за режиссуру не беспокойтесь.
— Я еще ни разу не отклонился от сценария, — напомнил Томази.
— Поэтому мы ни разу не скандалили, — продолжил улыбаться Бобби. — Несмотря на наши теплые взаимоотношения.
В последние дни сенатор и Челленджер проводили много времени вместе, разрабатывая и репетируя публичные выступления. Стратегия Бобби работала, и если изначально закон Томази общество приняло в штыки, то теперь в нем стали "находить рациональные моменты", в прессе появлялось все больше благожелательных статей, а опросы показывали действительный рост числа сторонников сенатора.
Однако друзьями Томази и Челленджер не стали. Да и не могли стать.
— Сегодня очень важное выступление, — произнес Бобби, убирая с лица улыбку. — Если у нас получится задуманное, я ожидаю уровень поддержки в двадцать пять процентов, и можно будет атаковать Феллера намного острее.
— Я готов, — уверенно отозвался сенатор. — Охват будет большим?
— Очень, — кивнул Челленджер. — Выступление транслируют все национальные каналы и самые крупные кабельные, достигнуты договоренности с Бразилией, Японией, Китаем, Кореей, Индией… в общем, все самое большое. Кроме этого, нас поддержат главные сетевые ресурсы планеты. Я гарантирую, что выступление станет темой номер один на ближайшие два дня и о "законе Томази" будут говорить даже в далеком городе Нахуа. Все остальное зависит от вас, сенатор.
— Я готов, — повторил Томази и после паузы спросил: — Психи не помешают?
И они машинально повернулись к мониторам, на которые поступало изображение с уличных камер и дронов.
Небольшая площадь перед студией была запружена противниками законопроекта, которых возглавлял капеллан, хорошо видный благодаря высокому росту. Стояла толпа тихо, никто ничего не скандировал, никто ни к чему не призывал, и в этой неестественной тишине особенно явственно чувствовалась угроза. В тишине и в хмурых, очень недовольных взглядах.
Но за взгляды в округе Колумбия аресту пока не подвергали, поэтому оцепившим площадь полицейским делать было нечего, и они просто ждали развития событий, поглядывая то на людей, то на толпу репортеров, которым не хватило места в студии. Над площадью болтались дроны, но к людям подлетали только те из них, что принадлежали новостным каналам, полицейские держались вдали.
— Почему психи молчат? — с беспокойством осведомился Томази. — Раньше они вели себя иначе.
— Выбрали другую тактику.
— Они мне не нравятся.
— Протестующие должны быть, — легко произнес Челленджер. — Без них у шоу совсем другая энергетика, а у зрителей появляется ощущение постановки.
— Тебе нужны беспорядки?
— Мне все равно. Я использую к нашей выгоде любое событие.
— Не сомневаюсь… — сенатор одернул пиджак и вышел из режиссерской.
Бобби не солгал: сцену подготовили великолепно. Стол расположили на небольшом подиуме — для удобства неподвижных видеокамер, а позади него построили стену из мониторов, на которые Челленджер планировал выводить текущие материалы презентации. А фоторепортеров посадили на пол, в шаге от стола, и таким образом Челленджер создал у зрителей ощущение близости сенатора к народу.