Аркадиана

Последней мыслью пролетает - если простужусь, в Москве достану, гада... Поймаю голубя, накормлю слабительным, и буду по ночам к его машине выносить.... Он у меня будет круче Пушкина на Тверской... Или моль запускать в замочную скважину - на смерть коврам... Или выйду к его девкам на лестницу и со слезами на глазах скажу: "Антоша! Как же наш бедный малютка?"... Сладко улыбаясь, погружаюсь в сон.

Утром я долго нежусь в кровати. Сегодня уезжает мой любитель уикендов. Вера тоже это знает. Она смотрит пристально и укоризненно.

-- Что - неужели не пойдешь провожать? - спрашивает она.

В ее глазах - оторопь от потрясения основ. Кто б меня тут провожал, хотела бы я знать...

Я озабоченно ощупываю платье. Кажется, разводов нет... Оно еще, конечно, влажное. Особенно на швах - там просто мокрое. Надо вывесить на солнцепек.

-- Не пойду, - говорю я и заваливаюсь, раскинув руки, на подушку. - Радость моя, принеси мне с завтрака булочку... с корицей. И еще знаешь... яичко... пяти... нет, пожалуй, трехминутное. И ложечку. Не могу же я есть яйцо пятерней...

Мне охота кочевряжиться. Я лет десять не просила никого принести мне булочку в постель. Забыла, какой невероятный кайф... Вера не разделяет моей радости.

-- Я могу дать тебе сарафан, - говорит она. - Или брюки.

-- Я не ношу чужие вещи, - говорю я вредным голосом. - У меня есть мое платье. И пока оно не высохнет, я не двинусь с места.

Вера скептически качает головой. Я изучаю потолок, дирижируя в такт собственным мыслям.

-- Я не знаю, кто такие народы Чили! - заявляю я громко, обращаясь к потолку. - Но пока их не освободят - я не выйду на работу!

Вера тяжело вздыхает и уходит.

-- И еще апельсин! - кричу я ей вслед.

Оставшись одна, я смотрю в окно, слежу, как лениво ползают отдыхающие и как двигаются фигурки на спортивной площадке. Не лень же по жаре... Я чувствую себя запертой в тереме, с невидимым кокошником на голове. У нас домострой на повестке дня... Я довольна собой. Незаметно получилось, что довольна. Так и надо. Орать, отбиваться и давать по морде. Мне б в Москве такую резвость, я давно бы отбросила к чертовой матери и Сашу, и Георгия Александровича с девятью тысячами, и не позволяла вытирать об себя ноги. Они будут гнуть, ломать, пытаться использовать, как им удобно, а в ответ надо именно так, идти вперед и сметать в сторону всех, кто пытается тебя согнуть - пусть им будет хуже... Может, не так со мной плохо и рано ставить на себе крест?.. Или я меньше пью в Москве, чем здесь?... Я достаю бантик и цепляю в волосы. Хочу - и буду носить. Мне так нравится. Это мой стиль. Плевать на чужие гадания о том, что бы это значило. Может, они и на кофейной гуще гадают, так что теперь?..

Платье высыхает к половине одиннадцатого. На завтрак поздно. Зато в бар - самое время. Вера говорит, что завезли томатный сок. Думаю, выпить не успели... Вот уже снова прохладно прикасается ко мне шелковая ткань, и я опять иду по до противности знакомым раскаленным плиткам. На дорожке тащит, везет и пинает чемоданы очередная партия отъезжающих. Среди них Андрей с Гариком. Кажется, не заметили. Я тоже делаю вид, что их не замечаю, и быстро сворачиваю за куст. Что я им скажу? Привет и до свидания? Глупо. Пускай летят, птички...

Жара. Солнце палит так, что противно вообще шевелиться. Как они живут в таком климате? Они-то ладно, привычные... но как Леша, к примеру? Я ищу глазами Лешу, но Леши не видно. Я снова одинока, совсем, совсем одинока. Как в пустыне. Нда, плюнуть негде в пустыне той... Отстояв очередь, как при коммунизме, я требую два полных стакана томатного сока, которые бармен деловито цедит из подозрительного кувшина. Сами делают, методом разведения томатной пасты. Не имеет значения - все равно вкусно... Потом иду на пирс, сажусь на доску, ставлю оба стакана рядом - один справа, другой слева - и смотрю на море. И отпиваю то из одного, то из другого, по очереди. Мне хорошо. Внизу у ржавых бородатых свай хлюпает вода и плавают рыбки. Интересно, употребляют ли они томатный сок... я капаю немного в воду. Не употребляют. Поумнее уток будут... На пирсе никого. Все ненормальные отдыхающие колбасятся у бассейна. По хлорированному водопроводу соскучились... Одна девушка в розовой шапочке и мощном аксельбанте из золотых цепочек подплывает к пирсу, встречается со мной глазами и поспешно уплывает, откуда явилась. Что-то в моем взгляде дает ей основания опасаться быть облитой соком. Или сразу приголубленной стаканом... Я обиженно вздыхаю. Соседи б дома меня так боялись.

Я стряхиваю с ноги мелкие прилипшие камешки и смотрю туда, где бликуют солнечные лучи на гладкой, точно масляной поверхности, и вдалеке с визгом разворачивается желтый банан. В далеких барных динамиках невнятное блеяние. Понятно, что рассвет над Москвой-рекой тут не сыграют...

-- О Азия, Азия, - говорю я задумчиво. - Голубая страна...