Аркадия

Он говорит: Конец света, Верда. Гибель и Мрак.

Ну, ступай к своему правонарушению. И ты, Ханна, ступай писать свою книгу.

Что-то особенное проскальзывает по лицу Ханны, отвага, стремление, но затем она подавляет это, тихо заметив: Это всего лишь лекция.

Вздор, говорит Верда, смыкая глаза. У меня мигрень началась. С фаготами и литаврами. Выпустите Юстаса, пусть заботится о себе сам.

Они выходят на цыпочках, прикрывают за собой дверь. Снова в ярком пространстве дня, Кроху хочется рвануть бегом. Но Ханна бормочет: Давай-ка займемся нашей травой, правонарушением, как Верда сказала, – и приходится вернуться к тревогам. Пока они были в доме, то, что растет на островке, томилось в глубине сознания тенью той мысли, что лишь изредка накрывает его.

Конопля вымахала футов в двенадцать высотой, еще немного, и перерастет; растения все женские, мужские давно выполоты. Крох на корточках сидит на бережку, пускает камешки по воде, пока Ханна не закончит, а потом они переходят ручей вброд к тропинке. Еще две недели, говорит она. Остается собрать, высушить и переправить. Она касается его руки, улыбается криво. И тогда ты снова сможешь стать мальчиком.

Он пытается отвлечься, вспоминая, как зовутся растения, мимо которых они идут. Вот дурман, он лекарственный, его кто-то посеял давным-давно. Вот триллиум волнистый, вот “джек-на-амвоне”, аризема трехлистная. Но уже на полпути к дому Ханна всматривается в лицо Кроха. Ох, малыш, что пошло не так? – спрашивает она.

Понимаешь, говорит он, дело в том, что, если кто влипнет, это можем быть мы, но может оказаться и Хэнди. И это неправильно.

Хэнди-шмэнди, говорит Ханна. Ничего этого не было бы, если бы Хэнди не принял те решения, которые он принял, и не поставил нас в безвыходное положение, а затем еще и вышел из Совета Девяти. Он бросил нас. Втянул в неприятности и бросил на произвол судьбы.

Он не бросил, говорит Крох. Он по-прежнему наш духовный лидер.

Ханна фыркает: Это точно. Помнишь, как он заставил нас всех заняться йогой для зрения? Никаких корректирующих линз, потому что они отделяют вас от духовного мира? Помнишь, что случилось потом?

Маффин упала в колодец, говорит Крох.

А неделя йоги молчания?

Малыши испугались, и им снились кошмары, говорит Крох.

А йога бедности? Когда мы должны были три месяца не получать лекарств и дополнительного питания, а сэкономленные на этом деньги отправлять жертвам извержения вулкана Сент-Хеленс?

Крох содрогается, вспомнив, как Ханна, лишившись таблеток, которые принимала неукоснительно, вернулась к темному существованию в постели, из которого он столько раз и с таким трудом вытягивал ее в эти годы. Я помню, говорит он. Ладно.

Они выходят на поле подсолнечника, и Ханна, прикрыв глаза от яркого солнца, посмеивается, глядя на то, как Саймон творит свою сварную скульптуру. Крох был рядом, когда Саймон на днях подкатил к Ханне в Едальне, и услышал их разговор. Саймон во Внешнем мире – знаменитость, он художник. Красивый, голубые глаза в упор и хмурое сухое лицо. Он сказал, что строит для Ханны скульптуру среди подсолнечника. Он сказал, что она его Муза. На мгновение Крох взглянул на Ханну не как на свою мать, а глазами Саймона, и увидел ее пышной и привлекательной, какой, наверно, она предстает мужчинам: длинные золотистые косы, округлые формы, в больших глазах теплота. О, радостно воскликнула она, это так мило с твоей стороны, Саймон, и Крох почувствовал, как копошится в нем старое опасение, что она разорвет непрочные семейные узы и отыщет, кому быть преданной, вдали от него.

И когда Крох говорит Ханне, подталкивая ее обратно на тропку: Ты что, действительно собираешься писать книгу? – он знает, что на самом деле он говорит: Пожалуйста, не меняйся и не покидай меня.

И когда она, мозолистой рукой коснувшись его щеки, говорит: Может, да, а может, и нет, – он знает, что на самом деле она говорит: Не тревожься насчет меня.

* * *

Хелле подходит к Кроху. Коул, Дилан и Айк, отодвинув тарелки в сторону, гоняют по столу бутылочную крышку, которую нашли в Гараже.

Эй, шепчет она, Крох! Ты мне нужен.

Айк вскидывает глаза, его лицо искажено отвращением; он признался, что терпеть не может сестру, но постоянно присматривается к ней и передразнивает ее. Коул, недоумевая, тоже приподнимает голову. А Дилан, тот Хелле даже не замечает; у него прицельный удар, и он кончиком пальца посылает крышку через весь стол.

Одну секунду, ребята, говорит Крох. Рядом с Хелле он пересекает Едальню, впервые в жизни чувствуя себя высоким. Они проходят по коридору, где те, кому по графику мыться во вторник вечером, дожидаются положенных им трех дюймов теплой воды в неделю, и попадают в Библиотеку. В дальнем углу бурно обсуждают книгу Гулда “Ложное измерение человека”. Эйб там, он доволен тем, как идет спор, лицо его пышет от удовольствия. Он видит Кроха, разгорается еще пуще и широким взмахом руки шлет ему поцелуй. Крох притворяется, что смущен.