Аркадия

Крох откладывает поганку, на которую приклеил домик из полуживой, завалявшейся в Дармовом магазине “Монополии”. Он устал от своих друзей. Ввиду всего, что на него навалилось: сбор урожая в лесу, Хелле, крикливая прошлой ночью и ласковая сегодня днем, – парни выглядят как детишки, застрявшие в своей невинности. Хелле позвала Кроха сегодня на вечеринку в Ангар Беглецов. Разрушим незримые стены между Старым и Новым, сказала она. Покончим с апартеидом! Но он отказался из чувства долга перед друзьями. Теперь он жалеет об этом. Ему хочется быть рядом с Хелле – хотя бы ради того, чтобы оградить ее от таких, как Арманд Хаммер.

А как вам “Чума и Бубоны”? – говорит он.

Коул присвистывает. Двое других замолкают. Затем Дилан кивает: Вот он, наш Крох Зловещий. Немногословен, но когда скажет, то в точку.

Правильно, вторит Айк. Чума и Бубоны. Вокалист Айзек Блевотина.

Что такое? – говорит Коул. Да у тебя голос – дерьмо.

Так это ж панк. Так и должно быть – дерьмо, ответствует Айк, и Крох нежится в их перебранке.

Убежище находится за кучей мебели, которую Свободные Люди снесли сюда, когда давным-давно ремонтировали Аркадия-дом: все вещи сломаны, но не безнадежно, и восемь лет ждут, пока у кого-нибудь найдется время, чтобы починить их и снова пустить в дело. Мальчики развесили на стропилах стебли конопли, которую собрали в лесу, и те виснут, как спящие летучие мыши. Коул сворачивает косяк и пускает его по кругу. Крох выдыхает дым, и мир ослабляет на нем хватку своего кулака.

Он благодарен за косячок. Он знает, что это не даст ему подрасти, но смирился с тем, что в нем всего пять футов три дюйма. Все его друзья поднялись выше шести, даже Дилан, который младше его, тринадцать будет в следующем месяце.

Крох встряхивает банку с золотой краской, которую взял в Гараже, и опрыскивает свою затею.

Закончил, говорит он. Все встают, чтобы посмотреть на дело его рук. Коул тихо присвистывает. Крох Зловещий, говорит он, да ты гребаный художник, чувак. На доске выстроена из грибов и вертушек позолоченная деревня, и даже Восьмиугольный амбар есть, из цилиндрической упаковки для овсяных хлопьев.

Который час, спрашивает Крох, и Дилан смотрит на часы, позаимствованные в Бизнес-подразделении, – только там в Аркадии есть часы. Четыре тридцать утра, говорит он.

Пора, говорит Крох. Айк хихикает. Они натягивают балаклавы, которые Арахис купил им в торговой сети Кеймарт. Завершено их преображение в темную ипостась. Банда хиппи, утопические головорезы, они недаром зовут себя “Сеятели разрушения”.

* * *

Они крадутся в ночи. Айк и Коул несут диораму, Дилан – мешок со мхом, а Крох – коробку с прочим. Мимо Подсобки, Гончарни, вверх по ступенькам из погреба во двор. Заслышав какой-то звук, останавливаются, вслушиваются, но это дубовые ветки стучат в окна, всего-то. Вечеринка в Ангаре Беглецов еще бушует, и Крох задерживает дыхание, чтобы прогнать мысль о Хелле под кайфом, о Хелле, с кем-то целующейся, о Хелле, в отрубе валящейся на пол.

Они идут в Детское крыло, в Классную комнату, вверх по лестнице босиком.

Спальня полнится сладким дыханием малышни. Мария и Филлис спят на раскладушках в углу; Лисонька похрапывает в мягком кресле в игровой зоне. Осторожно опустив миниатюрную Аркадию на пол, мальчики достают из мешка мох и покрывают им доску, особенно по краям, и еще разбрасывают по всей комнате клочочки мха и обрывки папоротника. Айк посыпает блестками подушки малышей. Коул расставляет по подоконникам чайные чашечки из желудей. Дилан раскидывает кусочки березовой коры с мелко процарапанной клинописью. Крох где только можно оставляет следы маленьких ног, посыпая тальком трафарет, прихваченный бельевой прищепкой.

Под конец Крох выпроваживает всех остальных. Это самый сложный момент, и если уж кого поймают, то пусть лучше его. Он умеет вывернуться из наказания, как прям какой-то Гудини. Он закрывает окно, фрамуга скользит вниз бесшумно. В щель между подоконником и рамой просовывает крылья бабочек, две дюжины: ослепительно голубые, зеленые, желтые, лунно-бледные и коричневые, как у мотылька, с пушистыми испуганными глазками.

Потом он присоединяется к друзьям, которые ждут под дубом, прислоняется к его теплу. Скоро рассвет. По Едальне уже расхаживают повара.

Вскоре из окна доносится тоненький голосок, ошеломленно сказавший: Оооооооо! А затем голосок кричит: Проснитесь, проснитесь, просыпайтесь! У нас были феи! Скорее же, все просыпайтесь!

Айк фыркает в ладоши. Коул прячет улыбку в коленях. Дилан смеется.

Наверху радостно кричат дети, их голоса звенят. Лисонька, тоже в восторге, смеется. А потом вдруг кто-то восклицает: Ой, нет! – и начинает причитать, причитать, и Крох видит перед собой, как маленькая девочка находит крылья на подоконнике. Он видит, как восторг сползает с ее лица, каким потрясенным становится оно, когда настигает ее понимание, что упавшее окно фей раздавило.

Нет, плачет какой-то мальчик. Нет, нет, нет!

У Кроха разрывается сердце. Он стоит, взволнованный, он забрал бы это все, если бы мог.