Аркадия

Я, конечно, про червяка в старом, как мир, яблоке, говорит Хэнди, сияя улыбкой Кроху в лицо так жарко, что тому приходится побороть, подавить свою улыбку, готовую эхом отразиться и на его губах.

Давай-ка перенесем это внутрь, говорит Эйб, поворачивает свое инвалидное кресло и медленно, скрипя, въезжает в Классную комнату. Хэнди, наигрывая на банджо ту же веселую мелодийку, следует за ним. Что это сейчас было? – говорит Айк, и Крох сжимает ему руку. Не знаю, говорит он. Чуть спустя Ханна выбегает из Соевого молокозавода, ноги ее пугающе длинны в слишком коротких шортах, а затем приходят еще несколько взрослых: Лайла и Титус, Хорс и Мидж. Когда голоса взрослых вновь повышаются, малышню вытряхивает из Классной, как горсть семян.

* * *

Хелле, развалившаяся на плоском камне у Пруда в жаркий, сизый день, зрачки поглощены золотой радужкой. Хелле в общей зоне играет в рамми[27] с другими подростками, бескостная, приваливается к Харрисону, трется пяткой о бедро Арнольда, сквозь ресницы улыбается Кроху, ни один из трех мальчиков друг на друга не смотрит. Хелле, спящая в подсолнухах, как ее застал Крох, возвратясь с полива Шмальплота, и проснувшаяся только тогда, когда он ее похлопал. Хелле на рассвете после вечеринки в Ангаре Беглецов, а Крох стоит по колено в кружевных листьях дикой моркови и ждет ее. Вот она рядом, и он слышит запах марихуаны, пота, ванили, керосиновых ламп, и она кладет голову ему на плечо и прижимается крепко, и он чувствует ее ребра своими ребрами, ее колени своими, и хочет разозлиться, но только обнимает ее. Отведя голову, с глазами, полными слез, Хелле говорит: Ты мой единственный друг, Крох, и держится за его руку, когда он отводит ее к ней в комнату. С каждым шагом в нем что-то расшатывается.

Он снова и снова фотографирует Хелле, и она выделывается перед ним соблазнительницей, краснеет от его внимания, растопыривает так и сяк пальцы, корчит рожицы, как модель. Каждый снимок на волосок приближает его к сути Хелле, к той очищенной от всего, рафинированной Хелле, которую он однажды предъявит ей на листе фотобумаги.

Вот, представляет он, как говорит ей. Это ты.

Она взглянет на отпечаток, наконец узнает себя – и удивится, как это она раньше себя такой вот не видела. Хелле, зрящая Хелле так же ясно, как она видит весь остальной мир: чем не мечта.

* * *

До Дня Кокейн осталась неделя. Третьеклассники повесили на стену Едальни огромный календарь из крафт-бумаги, и все трапезы освещены улыбчивым большегривым солнцем. Время в Аркадии увертливо; днем рулит гонг, остальным рулят времена года. На взгляд Кроха, не привычного к такому порядку, календарь слишком навязчив. Аркадия странно притихла после великой битвы при Семинаре, которая, по мере разрастания о ней слухов, осознается как нечто эпическое. В воздухе витает тревога.

Как-то вечером за ужином они, Ханна, Эйб и Крох, скрываются от этого напряжения. Через три утра Ханне и Кроху предстоит отправиться на Шмальплот собирать урожай, и следующие несколько ночей они проведут в Сахарнице, где нужно будет его просушить. Всякое еле заметное изменение тона в дневном свете приближает их к конечной точке. Они в нетерпении, едва могут усидеть на месте, даже Эйб, у которого нет выбора. Прохладный летний вечер, они вместе на одеяле, расстеленном под темно-пунцовым буком, и Крох, окутанный прежним счастьем, наблюдает, как руки его матери порхают ласточками, раскладывая еду, и видит, как вся душа Эйба написана у него на лице, когда он смотрит на Ханну. Не будь он обезоружен благодарностью за то, что к ним вернулось их прежнее дружеское общение, он не брякнул бы той глупости, которую брякнул. А именно: А что, если Свиньи найдут Шмальплот раньше, чем мы успеем его собрать?

Не странно ли, что этот глубокий, шепчущий страх решил выдать себя именно сейчас? Между Ханной и Эйбом протягивается нить легкого разочарования в Крохе.

Это невыносимо, но родители игнорируют вопрос Кроха. Они говорят о фейерверках, которые Клэй и Арахис купили на День Кокейн, какая это постыдная трата средств. Они говорят о лекции Ханны, о том, как красиво вышли слайды благодаря фотографическим навыкам Кроха. Они говорят и говорят, и Крох остается один в холодной тени с едой в руках, глядя на то, как родители углубляются в разговор, оставляя его в одиночестве с его липкой тревогой.

* * *