Аркадия

Сильви входит в его кабинет без стука и запирает за собой дверь. Он откидывается на спинку стула. Ему следовало бы рассматривать и оценивать студенческие работы, но он, взамен этого, с поразительной безответственностью перечитывает “Любовника” Маргерит Дюрас. Это была любимая книга Хелле. Он засовывает книгу под папки, но Сильви задиристо выуживает ее. Стоя рядом, она опирается на стол, Крох видит ее ноги, длинные, бледные и костлявые, и думает о том, что холодно, идет мокрый снег, на тротуарах слякоть, и кожа ее там, на улице, наверняка покрыта мурашками. Она читает, кривя губы. Ее волосы вымыты до чрезмерного блеска. А если соединить линиями родинки на лице, то по щеке и подбородку проляжет Большая Медведица. Он ждет. Она откладывает книгу, звякнув браслетами.

Послушайте, говорит она, если вы выставили уже мне оценку, значит, моим преподавателем вас больше считать нельзя.

Да, выставил, говорит он. Пятерка с минусом.

Видно, что она уязвлена, и он снова откидывается назад. Что с ней, почему ее так легко ранить? Как просто было бы обрушить на нее свой гнев, раздавить в ней что-то хорошее. Лет через пять, когда время ее закалит, она станет очаровательной женщиной. Жалко, что не сейчас. Что-то в ней есть, что могло бы утешить его.

Что ж, бросает она. Я ведь уже говорила, с вами не бывает легко.

Вот сейчас и мне совсем не легко, говорит он, пытаясь разрядить обстановку.

Она ставит ногу между его ног. Вот и отлично, говорит она и наклоняется к нему, тянется ртом. Дыхание ее пахнет корицей и глубже, под корицей – кофе.

Милая, говорит он. Нет. Ты прекрасна, но нет.

Почему, спрашивает она. Я совершеннолетняя. Вы больше мне не преподаватель.

Я не такой человек, говорит он. И потом, ты мне кое-кого напоминаешь.

Кого, спрашивает она.

Меня, хочет сказать Крох и улыбается ей. Мою жену, говорит он. Когда она была немного моложе, чем ты.

Отстранившись, она прикусывает губу, обдумывая услышанное. Похоже, что собирается указать, что Хелле-то больше нет, но передумывает, и Крох благодарен за это. Наконец она говорит: Не думаю, что стала бы возражать. И, вспыхнув, показывает на книгу. Быть любовницей. Меня бы это устроило.

Я бы стал, говорит он.

Я не понимаю, сверкает она глазами. Совсем не обязательно это должно что-то значить.

Он берет ее за руки и выводит в коридор. Целует влажные, дрожащие ладони, одну и другую. Пахнут они профессионально, фотохимикатами, и это умиляет его.

Тем больше причин воздержаться, говорит он и закрывает дверь.

* * *

Весна провоцирует всплеск оптимизма в мире. Внутри него тоже прорастает такой усик. Он каждый день видит женщин в слишком ранних балетках и прокламирующих надежду легких пальто. Скоро, очень скоро, переборов протесты своего застенчивого сердца, он подойдет к какой-то из них и начнет разговор. Вам очень идут цветы, скажет он хорошенькой, в цветастой блузке. Или, чтобы не смущать, может быть, просто: Привет! – что звучит, как распахнутое окно.

* * *

Снегопад, а потом оттепель. Ханна возвращается к Эйбу в их Зеленый домик в лесу, направо и налево рассказывая, что муж просто не может без нее жить, – но Крох-то знает, это взаимно. Кишащие стервятниками просторные небеса пустыни выжаривали ее досуха.

По почте приходит ошеломляющий сюрприз: письмо от адвоката, вырезка из некролога, Илья, на фотографии молодой и красивый, лицо светится надеждой.

Крох отправляется к адвокату и выходит оттуда с пачкой бумаг и ключом.

Дома он снова и снова прокручивает случившееся в голове, и в итоге совсем запутывается. Особняк в Филадельфии – этого более чем достаточно, но перепала еще и малая сумма денег. Несколько дней у Кроха голова идет кругом. В выходные перед продажей они с Гретой обегают старый кирпичный дом. Там поработали уборщики, не смердит больше сигаретами и тоской. На мгновение разворачивается перед ним видение того, как они с Гретой могли бы устроиться в Филадельфии. Параллельное существование, яркое и добротное, в этом доме с антикварными дверными ручками, батареями отопления и рейками для картин. Огромное искушение позвонить риелтору, все отменить, переехать в этот, поменьше и помедленней, город.

Но он знает, что не сделает этого. Если они переедут, Хелле не отыщет дорогу домой. Он распахивает дверь в сад. Зимний свет и холодный воздух вливаются внутрь. Солнце падает на старые половицы, и его дочь кружится и кружится, залетая то в свет, то в тень, снова и снова, красная юбочка развевается и пылает.

* * *

Разбогатев, он говорит Грете: Куда бы тебе хотелось летом? Он знает, что она скажет: к бабушке Ханне и Ворчуну – так, именем гнома из “Белоснежки”, она зовет Эйба. В Аркадию.

Но она его удивляет. Смотрит в пол, потом, искоса, на него и застенчиво говорит: В Грецию.

Примерно с час он недоумевает и разрешает загадку уже в метро, в толкотне безымянных тел. Хелле. История про Геллеспонт. В воображении его дочери Хелле, упав со спины золотого барана, бесконечно летит в воздухе, подобно монетке, подброшенной, посверкивающей и веселой, в море, расстилающееся внизу.

* * *