Прошло два десятилетия с той поры. Бывший поэт вырос в любящей семье, получил прекрасное рабочее образование, стал толковым сварщиком – в общем, смог стать совершенно иной личностью, но как только на рабочем месте начались серьезные проблемы, то самое «нигредо» вновь стало проявляться.
Одним не самым приятным утром Сонат, которого ныне звали Во́лкеном, гневно ругался, недовольно глядя на себя в зеркало, но не собственное отражение раздражало парня – сегодня его грозились уволить в связи с сокращением кадров.
– There is no hope in heaven, there is no hope on earth… (прим. – Нет надежды на небесах, нет надежды на земле. Deine Lakaien, «Reincarnation»). – надрывалось работающее радио.
– Чертова правда! – согласился с Александром Вельяновым (прим. – вокалист группы «Deine Lakaien») Волкен, стукнув кулаком по стоящей перед зеркалом тумбочке.
– А вот этого не нужно было говорить, – мягко возразил женский голос из ниоткуда.
– Кто здесь? – вопросил Волкен – он жил один, а потому не привык к звучащим в квартире другим голосам помимо радио и телевизора.
– Здравствуй, Сонат.
– Меня вообще-то Волкен зовут… – и парень увидел в зеркале, что в кресле позади него сидит незнакомая темноволосая девушка.
– Я знаю, – кивнула она. – Позволь представиться – Натве́на.
– И что Натвене от меня нужно?
– Ты нужен мне ровно так же, как и я – тебе.
– Да что за бред…
– Моя сестра Тве́ния уже нашла себе слугу, который ей будет помогать в новой войне. Я без слуги оставаться не собираюсь – потому и пришла к тебе.
– А я-то здесь при чем?
– Неужели совсем не узнаешь меня, Сонат?
Волкен повернулся к женщине и увидел, что она буквально на глазах меняет свой облик. Бросившись к зеркалу, парень изумился – его лицо разрывало другое, которое так и хотело занять прежнее место, и вскоре в зеркало смотрелся уже не Волкен, а Сонат.
Сонат-Волкен взглянул на изменившуюся незнакомку и выдохнул:
– Это ты…
– Я ведь говорила тебе, Сонат – даже не думай идти по тому же пути…
Парень тихо свалился в обморок.
«Переведя зовут Рори»
Арми́рра оказался совершенно один на льдине, которая медленно, но уверенно плыла по течению широкой реки.
Белый медведь не обращал внимания на нанесенные ему чуть менее чем полчаса назад рваные раны – он всматривался в даль, от которой вынужденно уплывал, в надежде увидеть кого-либо из сородичей – пусть и не невредимых, но хотя бы живых.
Никого. Ни на берегах, ни в воде, ни на других льдинах.
Армирра не сразу понял, как оказался плывущим по реке, зато надолго, если не навсегда запомнил момент, когда буквально через несколько минут после того, как все племя заснуло, на него нагло напали полчища скака́лов – мелких, но приносящих огромные проблемы существ, ибо они держались сотнями, а то и тысячами особей. Обычно медведи отбивались от скакалов успешно, но в этот раз все пошло совершенно по-другому, ибо эти мелкие твари были бешеными настолько, насколько это вообще можно было представить в их отношении. Кто-то из еще более-менее способных передвигаться медведей – а почти все были или при смерти, или тяжелораненые – предложил светлую идею утопить скакалов в реке, успешно избавлявшейся от своей ледяной шубы.
Идея, может, и была хорошая, но в эту ночь звезды явно не сошлись.
Армирра тяжело дышал. Он прекрасно понимал, что на льдине долго не продержится – нужно было или дожидаться, пока льдина не пристанет к берегу, что было скорее маловероятным, либо грести до него самому. Медведь мог и доплыть, но боялся, что у него для этого не хватит сил, да и делать сейчас излишне заметные движения было крайне рискованно.
Берега, как ни странно, тоже пустовали. Армирра помнил, что проплыл как минимум мимо одного места, занятого живущими людьми, но там не было ровным счетом ничего. Из этого можно было сделать два вывода: или у медведя вследствие тяжелых ран и обильного кровотечения начались проблемы с памятью, или скакалы добрались и до людей.
Чуть позже он понял – второй вывод был, к сожалению, правильным.
На обоих берегах реки медведь заметил множество бегущих мелких существ. Одно из них совершенно неожиданно для Армирры прыгнуло в сторону льдины и врезалось в переднюю лапу медведя. Тот недовольно прорычал, опустил взгляд и понял – это был скакал.
Только вот медведь никогда не видел, чтобы скакалы прыгали на такую внушительную длину…
Скакал быстро вскочил на свои маленькие ноги, повернулся к Армирре лицом, прорычал и вонзил невероятно острые треугольные зубы в плоть медведя. Армирра пытался ударить его другой лапой, но почувствовал, как в бок врезался еще один скакал.