Аркан-V. Исход

Остальные, утомленные полным забот на благо герцога и ордена днем, тоже по ворчали некоторое время и легли спать, только Скавр, поднялся, сунул ноги в ботфорта и, шаркая, двинул в нужник. Передовой отряд аскеронцев так и квартировал в Гетто, у сородичей Ёррина, так что туалеты, пусть и специфический конструкции, можно было найти внутри здания. Гномские нужники, которые подгорники устраивали даже в своём квартале в Кесарии, по мнению Рема заслуживали отдельного научного исследования, ибо и в городских условиях привыкшие к тесноте и бескормице подземелий кхазады очень бережно относились к любой органике. Но нужники были совсем не тем, о чем сейчас хотелось думать.

Сейчас Аркан думал о плесени. Ну и о любви, конечно.

Когда Цирюльник вернулся, он спросил:

— Это та девушка, из Смарагды?

— Мгм, — утвердительно промычал Рем, дочитывая письмо.

" … а еще я надеюсь, что волосы у тебя уже выросли, они мне всегда нравились. Но и без волос ты всегда будешь самым лучшим в мире. Очень жду твоего письма и тебя всего. Твоя Зайчишка".

Почему-то именно эти слова вселили в душу молодого Аркана уверенность: он все делает правильно.

Это — война за будущее. Будущее для него раньше было абстрактным: торжество ортодоксальной веры, процветание Аскерона, в глобальном плане — безусловный ренессанс Империи. Когда у Децима родились дети — замечательные аркановские разбойники Прим Тиберий и Секунд Тиберий, абстракция постепенно начала обрастать плотью: он сражался за будущее своего рода. За этих двух черноглазых мальчишек, и многих других, которые родятся спустя годы, десятилетия, даст Творец, века. А теперь, с Зайчишкой, он понял — он сражается и за свое будущее, и будущее своей, пока ещё несозданной семьи. И его семья будет жить в чистой, богатой стране, где на улицах не нападают на прохожих за другой фасон одежды или форму бороды, от людей пахнет дегтярным мылом и здоровым потом, а не дерьмом, гноем и духами, где мужчины похожи на мужчин, а женщины — похожи на женщин. Где верят в Бога, умеют сражаться, работать и веселиться. Где плесень — при определённом стечении обстоятельств — действительно может стать самым лучшим свадебным подарком. Если для этого нужно, чтобы половина Империи горела огнём — плевать. Он не станет поджигать, но горе тому, кто первый поднесет факел. Горе ему и всем его присным — до седьмого, десятого, сотого колена.

— Потому что жизнь одного аркановского мальчишки, да что там — любой ортодоксальной сельской девчушки, — Аркан замер, боясь договорить даже про себя эту страшную, но правдивую мысль до конца. — Их жизни для меня дороже всей Кесарии и Центральных провинции вместе взятых. Если хотят гореть — пусть горят.

— Пусть горят, ваше высочество, — проговорил Скавр, который, оказывается, не спал и слышал его рассуждения вслух. — А мы подбросим дровишек.

* * *

Рано утром кавалькада всадников в плотных кожаных плащах с капюшонами и с замотанными шарфами лицами, покинула Кесарию через ворота Благородной стороны. По прибрежной дороге таинственные маэстру промчались вдоль Рубона, вниз по течению, и, удалившись верст на пять, у грязной пристани безымянной рыбацкой деревушки остановили бег лошадей.

— Что ж, маэстру, а вот и наш транспорт, — проговорил Скавр, который и являлся организатором этого побега. — Капитан Долабелла- наш человек. Ортодокс!

На самом деле, опрятная речная плоскодонная барка выгодно отличалась от окружающей замызганной и пошарпанной действительности. Свежеокрашенные борта, чистота на палубе и молодцеватые члены экипажа в добротной одежде и кожаных доспехах — все это представляло собой предмет гордости для матерого речного волка, капитана. Он явно любил свое дело, свой корабль и своих людей.

Этот суровый мужчина с обветренным лицом, колючей седой бородой и коротко стриженой головой встречал Аркана и его свиту у сходней, на деревянном, почерневшем от времени причале.

— Это честь для меня, ваше высочество, — маэстру Долабелла коротко кивнул и сделал широкий жест рукой. — Я, мой корабль, мои люди — в вашем распоряжении. Виват, Аркан!

Буревестник спешился, не чинясь подошел к единоверцу, крепко пожал ему руку и хлопнул речника по плечу:

— С нами Бог!

— С нами Бог, а мы — с герцогом, — ухмыльнулся капитан. — Добро пожаловать на борт.

Рубон не зря прозвали Великим. Главная имперская река имела ширину от двух до четырех верст, изобиловала островами, глубокими омутами, быстринами… По-весеннему полноводный, Рубон был пригоден для судоходства, хотя и представлял собой опасность для неопытных корабельщиков. Однако и маэстру Долабелла, и его команда, состоящая из двух десятков воинственных и умелых ортодоксов, дело свое знали туго.

Искусно пользуясь парусом и, где надо, веслами, речники вели судно к противоположному берегу.