Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 3

№ 377. Дунай. Текст содержит мотивы и подробности, роднящие его как с № 367, так и с № 309 (эпитет «тихий Дунай», подписи на ископыти богатырского коня и на лбу младенца, нестандартное описание поединка Дуная с Настасьей). Количество схождений и их характер позволяют говорить об Анне Чуповой как о певице творческого склада, сумевшей объединить в своем варианте элементы по крайней мере двух разных изводов былины. Есть в этом тексте и оригинальные детали, отсутствующие в других мезенских записях (редкий в русском эпосе эпитет «лук ярый», указание на прежнюю любовную связь Дуная с Настасьей).

№ 378. Василий Буславлевич. Типовой вариант мезенской редакции сюжета. Интересен развернутый наказ матери героя, содержащий не только запрет купаться в Иордан-реке и кататься во плакун-траве, но и предупреждение о хитростях «сорочины премудрой».

№ 379. Добрыня и Маринка. Сказитель сохранил в памяти лишь наиболее важные элементы сюжета, без которых невозможен связный рассказ о столкновении Добрыни с колдуньей. Превращение богатыря в тура мотивируется нарушением родительского запрета появляться «в переулках Маринкиных». В обоих вариантах из сборника Григорьева использован оригинальный мотив — Маринка оборачивается змеей и летит в чистое поле «отворачивать» Добрыню (ср. № 359). Видимо, он появился в результате буквального осмысления метафорической формулы — «зла безбожниця, люта змея подколодниця». Как и у Е. Рассолова, героя спасает его сестра; во всех других архангельско-беломорских записях — представители старшего поколения (мать, тетка, крестная Добрыни или «бабушка-задворенка»).

№ 380. Василий-королевич (Козарин). Текст содержит ряд необычных элементов. Герои принаждлежат к королевскому роду; подробно описывается, как Василий преодолевает огненную реку и крутую гору; включение этих эпизодов ничем не оправдано. Богатырский способ испытания коней, видимо, позаимствован из волшебных сказок (ср. № 405). В остальном текст традиционен, богат оригинальными деталями. Выразительны монологи татар, рисующих полонянке все более мрачные картины ее будущего — вплоть до перспективы быть зажаренной и съеденной. Брат и сестра лишь случайно избегают инцеста — Василий предлагает сестре «ужну варить, грех творить», на что она отвечает согласием. В финале драматизм повествования усиливается тем, что сын в точности предугадывает поведение родителей, которые даже не пустят его в дом.

№ 381. Мать князя Михайла губит его жену. Как и другие мезенские записи, текст примыкает к среднепинежской редакции сюжета. О преступлении матери князю сообщают соседи, а не слуги, как в большинстве архангельско-беломорских вариантов.

№ 382. Небылица. Обычный для Пинежско-Мезенсккого края вариант. «Цюхарь» — «чухарь», глухарь.

№ 383. Старина о льдине и бое женщин (начало). Фрагмент скоморошины. В более полных вариантах далее следует пародийное описание боя женщин.

№ 384. Дунай. Сказитель во многом отступает от традиционной для северо-восточных регионов сюжетной схемы. Дунай с самого начала присутствует на пиру, а не сидит в заключении; он сам вызывается добыть невесту для князя; приехав в город Ляхов, киевские богатыри сразу начинают избивать всех «со старого до малого». Стычка Дуная с королем, метание ножа и т. д. напоминают соответствующий эпизод из «Алеши и Тугарина»; в финальной сцене стрельба Дуная и Настасьи из лука изображается как смертельный поединок, а не спортивное состязание. Индивидуальный характер этих нововведений и переносов очевиден.

№ 385. Данило Игнатьевич и его сын Михайло. Вариант близок к другим записям с Мезени и соседних районов. Отдельные подробности роднят его с кулойскими текстами, что объясняется творческими контактами исполнителя с кулоянами. Параллели к некоторым редким деталям обнаруживаются далеко за пределами Мезенского края. Вражеское войско возглавляет «Шкурлак», «Скурлачишко» — это имя почти не встречается в местных старинах, но популярно у печорских певцов. В разгар боя конь просит передышки, так как вражеской кровью ему забрызгало глаза (то же в текстах с Терского берега и прионежском варианте). Прокопьев особо подчеркивает чудесный характер освобождения скованного героя (оковы спадают с его ног по молитве). Смысл фразы «не знаешь ты посвисту лошадиного» становится понятным, если учесть, что в ряде нижнемезенских былин богатыри свистом подзывают своих коней (№№ 308, 320, 336).