«Архангелы»

И я сразу вспомнила твои слова „Подлинное счастье в нас самих“ и подумала… о первой книге, которую ты мне подарил и о многом другом…

Конечно, отец Мурэшану говорил эту проповедь не без умысла. Потому как и мне, увы, кажется, что жителям нашего села следует крепко и о многом призадуматься…

Я уже давно борюсь сама с собой, не зная, написать тебе или нет о том, что творится в последнее время в Вэлень, и особенно на прииске „Архангелы“. Я должна покаяться: новостями я с тобой не делилась из опасения, как бы ты не стал чуждаться меня. Верю я тебе безгранично, но всяческие сомнения помимо моей воли лезут в голову. Я гоню их прочь, а они меня снова одолевают. Дело в том, дорогой Василе, что у „Архангелов“ кончилось золото или же вот-вот кончится. Старую штольню забросили, а из новой достают породу, в которой, кажется, и золота-то почти нет. В доме у нас все перевернулось вверх дном, все не на своем месте, и угнетает всех тяжкое безрадостное молчание. Ни мать, ни отца просто не узнать. Мама за последние полтора месяца постарела лет на десять. Примерно столько времени назад стряслась у нас беда, а я тебе, дорогой Василе, ничего не написала. Ты простишь меня, не правда ли, если я признаюсь: мне было страшно, что ты покинешь меня, узнав о моей бедности? Не понимала я и всей тяжести удара, который обрушился на отца. И все-таки я не считаю случившееся несчастьем, хоть и поддакиваю родителям. Но скрывать от тебя я больше ничего не могу, и, если ты судишь обо всем как отец Мурэшану, значит, мне можно говорить безо всякой опаски.

Да, дорогой Василе, не только „Архангелам“ пришел конец, но, как мне кажется, и отцовским деньгам. Перед самым рождеством он не заплатил рудокопам и остался у них в долгу. Я знаю, тебе это покажется невероятным, но уверяю тебя — так оно и есть. Так что теперь ты имеешь дело вовсе не с богатой девушкой. Мне кажется, Гица все это предвидел, когда писал, что в скором времени рухнут все препятствия для нашей свадьбы.

Неужели и вправду все препятствия рухнули? Неужели моя бедность не породит новых? Почему-то мне страшно, хоть я и верю, что богатство для тебя не самое главное… Я живу с людьми, которые отравлены безнадежностью, воздух у нас в доме пропитан предчувствием беды. Может быть, страх, незаметно заполнивший комнаты нашего дома, проник и в мою душу?..

Вот и теперь мне кажется, что я в гробу. У нас так тихо, что ушам больно делается. Господи, как бы я радовалась долгожданному покою, если бы не знала, что отец и мать сидят каждый в своей комнате и, окаменев, смотрят в пустоту. Как бы я была счастлива, что избавлена от сутолоки и суматохи, всегда сопровождавших в нашем доме праздники, если бы не ощущала, что пустые глаза смотрят на меня, леденят мне сердце и наполняют его страхом. По правде сказать, я была бы счастлива, если бы родители смотрели на случившееся так же, как я, и перестали бы мучиться. Но вижу, что это невозможно. И папа, и мама так долго жили только прииском, что, боюсь, образовавшуюся пустоту уже не заполнишь.

И я по слабости своей никак не решаюсь поговорить с ними, их приободрить. Сама не знаю почему; возможно, предчувствую, что они меня не услышат.

Всюду праздник, дорогой Василе. Трактиры и корчмы полны народу, дым стоит коромыслом, отовсюду слышатся музыка, песни. В церкви люди жадно слушали отца Мурэшану, но не успели выйти, как с той же жадностью окунулись в праздничную свистопляску. Ох уж эти рудокопы! Сдается мне, все они скроены на один лад: пока есть на что, пей, гуляй, ни о чем не думай!

Мне так хотелось бы повидать тебя, побыть с тобой рядом. Мне кажется, что, коснись ты меня хоть пальчиком, страхи мои тут же улетучатся! Не сердись, дорогой, но я… люблю тебя день ото дня все сильнее. Не забывай, что я женщина, и чем больше я тебя люблю, тем страшнее мне потерять тебя!

Видишь ли, я никогда не упрекала тебя за то, что ты проводишь время с домнишоарой Лаурой, но как только я ощутила страх, я стала бояться и этой девушки. Теперь я думаю про себя: „А что, если он открыл в ней достоинства, которых нет у меня?“ Мы ведь так мало были с тобою вместе! Да, мы жили в одном селе, но друг друга совсем не знали. Как я могу спокойно думать о домнишоаре Лауре, когда за один месяц она видела тебя больше, чем я за целый год! Ты по-прежнему обедаешь у них? Знай, что последнее время, когда я сажусь за стол, всякий раз я говорю про себя: „Сейчас и Лаура садится рядом с Василе или напротив него!“ И я выхожу из-за стола, не съев ни кусочка! Я чувствую, дорогой друг, что подобные мысли все больше тревожат меня, и предвижу, что будущая жизнь моя будет еще больше омрачена. Потому и прошу тебя поторопиться с ответом и успокоить меня! Лучше всего, конечно, будет, если ты бросишь Гурень и вернешься домой. Каким бы счастьем было увидеть тебя под моим окном, которое теперь так печально смотрит на улицу!

Эленуца».

VIII