Архат

– Мать дала? – спросил, ухмыльнувшись Лука.

– Нет. Мать корвалолом пичкает.

– Думает что поможет?

– Не знаю… Я не спал уже несколько дней.

– Так откуда таблетки?

– Бес принес.

– Он здесь?

– На кухне.

Лука неумолимо раздражался присутствием Беса, считая его посторонним. Через силу он подавил свое недовольство. Рушились его надежды на то, чтобы вместе с Яном вспомнить Марка, излить друг другу горе, успокоиться и принять все, что произошло.

Разговор не ладился. Они сидели, молча. Каждый рассматривал свой стакан, нервно сжимая в руке. Луке никогда еще не приходилось видеть Яна в таком подавленном состоянии. Его траурный вид придавал реализма мыслям о том, что они больше никогда не увидят своего друга. Лука сдерживал порыв слез, не допуская, чтобы Бес случайно увидел его в момент слабости. Он смахнул в руку со стола последнюю букву в слове и разом проглотил горсть таблеток, запив ромом с колой. Внутри пробежал жар, и в нос ударила кола. Ян незамедлительно последовал его примеру.

– Что там было? – развеял молчание Лука.

– Через час как ты ушел – начал слабым голосом Ян – на моих глазах забили друга на смерть, а я стоял и смотрел, дрожа за свою шкуру. Тысячу раз я спрашивал себя – почему не вступился? Это же Марк! – крикнул он и по щеке одна за другой скатились две слезинки. – Я стоял и смотрел, как его убивают, парализованный от ужаса не в состоянии выкрикнуть и слова. Я даже не смог отвернутся, чтобы не смотреть.

В древнем Риме патриции хорошо знали, что нужно черни – хлеба и зрелищ. Человек от самой мерзкой картины способен испытать наслаждение. Иногда приходят мысли, что возможно помимо страха за шкуру, где то внутри мне было приятно наблюдать, – от сказанного Яна передернуло, но немного помолчав, он продолжил с грустью в голосе. – По ночам я не могу спать. Когда все стихает снова и снова все случившиеся проноситься перед глазами. До утра я ворочаюсь в постели пытаясь оправдывать себя мыслями типа: решили один на один, он знал, на что шел и от этого еще больше ненавижу себя… Можно долго башку дурить окружающим, но себя не обманешь. Я же понимаю, что если бы его избивали дети, то я бы там всех разодрал и слушать бы никого не стал, что они там решили. Вряд ли я бы стоял в ступоре и смотрел, как его забивают. Мне противно от собственной слабости. Когда я подхожу к зеркалу, то вижу трусливого ублюдка и мне становиться гадко до тошноты.

Когда я подбежал к нему со своими тупыми извинениями, то услышал от него «забыли». Он произнес это, с трудом шевеля окровавленными губами, и посмотрел мне в глаза. Теперь чтобы я не делал, постоянно вижу этот взгляд.

– Сильно его?

– Врачи сказали, что помимо переломанных пальцев на руках, сломанного носа и сотрясения мозга у него были отбиты внутренние органы и сломано три ребра. Медсестра, дежурившая ночью, рассказала, что он до ужаса боялся умирать и в последние минуты в слезах все твердил как в бреду «Прости меня, прости меня».

Если бы у клуба он наорал на меня или ударил, мне было бы намного легче. Сейчас остается только жалеть, что не я оказался на его месте. Лучше бы меня там покрошили, но я жив, здоров и не знаю, как смотреть его матери в глаза. На похоронах больше всего боялся встретиться с ней взглядом, поэтому и убежал сразу же, как опустили в землю гроб. Я даже не знаю, как теперь без стыда смотреть на себя в зеркало.

Ян замолчал, когда в комнату вошел Бес. В руках он держал два шприца наполненных до половины черной жидкостью. Аккуратно положив их в центр стола, достал из кармана жгут и принялся старательно перетягивать руку Яна.

– Ты чего творишь?! Выкинь эту грязь! – взревел ошарашенный Лука.

– Слышь, эта грязь бабла стоит, причем не малого. Так что не пахни и бери, когда угощают, – брюзжал раздраженный Бес.

При разговоре он постоянно делал неестественный голос, пологая, что так его речь звучит солиднее.

– Выкинь! – крикнул Лука, вонзившись испуганными глазами в Яна.

– Че ты моросишь как дичь? Ты за других-то не думай. У него своя голова есть, и он свой выбор сделал. Про свободу выбора слышал? Все-таки в демократической стране живем, – заржал Бес подобно лошади.

– Марк никогда бы не одобрил… – обратился Лука к другу, не обращая внимания на Беса.

– Он сам на травке постоянно торчал, что не увидишь, в хлам обкурен. А эта тема намного лучше травки, сам попробуй. Не коровы же чтоб все время на травке сидеть, – прогнусил Бес, улыбаясь во весь рот, демонстрируя свои гнилые зубы.

Ян крутил в руках шприц, всматриваясь в него.

– Похожи на шприцы с чернилами, которыми я картриджи для принтера заправляю. Только те по размеру больше. Иногда мать увидит с таким шприцом, сразу же напрягаться начинает, лицо испуганным делается. «Что это за шприц у тебя?» – проговорил Ян, ухмыльнувшись, изображая голос матери. – Я всегда ссался от смеха над ее вопросом. Будто таким огромным реально можно ужалиться. Ведь в точности таким же баяном доктор Айболит зверей лечил в Африке, – по его губам проскользнула грустная улыбка. – Теперь буду отвечать ей, что уважающие себя пацики мажутся только инсулиновым.