Археолог

Когда Шак Смок умер и между зубов ему вложили монету и закрыли глаза листьями, четверо ребят продолжали исполнять мелодию, которой он их научил. Создавалось впечатление, что ничего не изменилось. Звучал тот же колокольчик, по которому ударяли обитые кожей молоточки, гулкие удары большого гонга, раздававшиеся то тут, то там, отбивая такт. Неустанно, точно ручей, текли звуки кантилены, совсем как накануне, когда старый музыкант заставлял своих учеников повторять ноту за нотой, фразу за фразой, чтобы музыка стала совершенной и достойной предков, которым даровал ее Кришна. Дети играли весь день. Их было слышно при приближении к жилищу Шак Смока. Казалось, что двигалась гигантская цепь времени, что от ноты к ноте дед Шак Смока и отец Шак Смока, и сам Шак Смок, и дети, учившиеся у него, — все они вместе медленно шли к вечности, которой я был лишь свидетелем, случайно оказавшимся рядом. Вы понимаете, почему была невыносима для меня ужасная смерть Шо Прака в лесу, его крики, его мучения? Когда смерть является элементом мирового порядка, это не смерть, а переход из одного состояния в другое. Но я нарушил этот порядок. Мимоходом принес смерть, и Шо Прак в страданиях, охваченный ужасом, умер у меня на глазах. В то время как я, исполненный чванства, полагал, что перенимаю мудрость у его отца, вооруженный наукой и методикой, которой я обучал сына, я разорял беднягу, разрушал его внутренний порядок и привел его, голого и опустошенного, к смерти…

Таков был мой труд в Камбодже.