Археолог

Мы долго искали такую же, как у нее, свирель, и однажды нашли ее, во время путешествия, у антиквара из Лиможа. Таким образам, мы выяснили, что инструмент, обнаруженный у нее на чердаке, был тоже старинный и, должно быть, находился там среди предметов, остававшихся без применения в течение пяти или шести поколений владельцев дома. Вместе со своей подругой я научился извлекать из него звуки, округлять их, растягивать, переходя затем к следующему инструменту. Вместе с ней мы играли Баха на флейтах из дерева и слоновой кости, изготовленных в ту эпоху, когда он жил, — инструментах, производивших чистый, округлый звук. При этом мы умело выводили кружева нот, модулируя мелодию, наполняя ее значением, подобно живописцам того времени, придававшим пышность формам женщин, которых они любили. Такую же нежную гармонию я находил в формах, фигуре, улыбке той, которую мне было суждено полюбить в этот первый вечер, из-за тесноты ее древнего жилища, среди фруктов, разбросанных по земле. Позднее, когда беда, которой я не смог избежать, забросила меня в другой конец света, мне показалось, будто я смогу понять, вернее, ощутить собственным дыханием, как это происходило в мои счастливые дни, что я должен суметь проникнуть в естество чужих существ, чужих мыслей, чужих миров. И таким образом я стал расчленять свою душу, пытаясь приноровить свои губы, пальцы, дыхание, энергию всей своей жизни к этим противоречивым системам, к которым прибегали люди, чтобы выразить то, чего они не понимают. Я получил этот дар от стволов бамбука и побегов тростника. Их дарили мне мужчины и женщины, которые проецировали на мир различные воззрения и которых я всех по-своему любил. Каждый из этих инструментов заставлял меня меняться в душе. От яванского пятизвучия я переходил к арабским ладам, затем возвращался к плохо темперированной гамме моей необычной флейты. От монотонных протяжных песнопений суданцев с их грустью, которая сжимает сердце, я переходил к изысканной вязи Ахмеда, переносившей меня во времена Древнего Египта. Я блуждал от одного вида поэзии к другому. Можете ли вы себе представить, каких страданий стоит переход от кхмерского колдуна к арабскому танцовщику? Они исключают друг друга. Они порождены чуждыми друг другу мирами, где вопросы разнились между собой, где тайны были непонятными. Что же касается меня, то я выбивался из сил, чтобы их примирить, пытался найти общий язык с одним из них, затем с другим. Извлекал их из тьмы веков и мрака забвения. Но сделать это невозможно. Невозможно, доктор. Я старался. Пытался заполнить себя содержимым одного из миров и опустошил самого себя…