Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России

Первая глава посвящена современным русским похоронам как социальной практике. Прежде всего я старался описать и понять, что происходит с нами, когда мы сталкиваемся с необходимостью проститься с близким человеком. Что мы делаем, участвуя в похоронах? Каким образом соединяются и взаимодействуют друг с другом катафалки, гробы, кладбища, живые и мертвые люди? Как, кто и почему организует сегодня похороны в России?

Во второй главе я предлагаю интерпретацию описанного в первой части российского рынка ритуальных услуг. Что представляют собой российские похороны как вид социального действия? Как можно понять российские похороны? Что такое быть похоронным директором? Что значит работать смотрителем кладбища? Первые главы выдержаны в академической манере, насыщены описаниями и последовательными этнографическими зарисовками — для знакомства с ними желательно представлять, что такое этнографическое исследование и как оно устроено[1].

Третья часть посвящена историческому аспекту формирования рынка ритуальных услуг в современной России. Могло ли все получиться иначе? Когда мы пошли по другому пути?

Четвертая глава посвящена исключительно моей рефлексии — проблемам, с которыми сталкивается исследователь в ходе любой этнографической работы. В ней представлены мои размышления, ставшие результатом длительного пребывания в поле и частого соприкосновения со смертью. В этой части книги я обращаюсь к личным эмоциям и переживаниям, анализирую собственный опыт и воспоминания. Я уделяю много внимания формированию собственной исследовательской оптики, делюсь соображениями о значении смерти в современном российском обществе, наблюдениями за тем, как меняется мое отношение к теме жизни и смерти, и вспоминаю своих покойников — куда же без них?

Такой разброс подходов и способов описания может показаться искусственным и даже противоречивым, однако, на мой взгляд, эту попытку совмещения форматов и языков следует расценивать как практическое понимание фуколдианского «археологического» метода — то есть попытку последовательного описания того, как развивался определенный культурный и социальный феномен/ практика, а не дискурс.

Именно поэтому под одной обложкой оказались описание рынка ритуальных услуг в современной России, полевые заметки, академические интерпретации собранного материала и даже мои собственные покойники — все вместе это помогает нам понять, как устроено мортальное в постсоветском обществе.

В чем же все-таки проблема?

Но в чем же все-таки проблема исследования этой небольшой книги? Устройство похоронного дела в современной России само по себе вызывает простой и логичный вопрос у любого, кто хоть раз бывал на русском кладбище, неспешно прохаживаясь между рядами заросших могил: какого черта все это так разительно отличается от европейских кладбищ и американских похоронных домов из голливудских кинофильмов? Почему наши брянские, орловские, тульские кладбища не похожи, например, на нью-йоркские или хотя бы какие-то эльзасские — хотя кто представляет, как они выглядят? Где все эти аккуратные и почти одинаковые надгробия, где ровный зеленый газон? Или где шикарные надгробия и семейные склепы? Откуда на наших кладбищах взялись пластмассовые цветы, венки и черные мраморные плиты? Почему у нас нет автомобилей-катафалков в исполнении кузов седан, а есть только старые автобусы ПАЗ? Что это: иное отношение к смерти и мертвым или следствие каких-то экономических, управленческих и политических процессов?

Частично на эти вопросы я уже ответил в своей первой книге «Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия»[2]. В этой работе я прослеживаю становление европейской похоронной индустрии как особого продукта эпохи модерна и объясняю, как и почему сложилось многообразие похоронных практик: например, откуда в европейской культуре смерти взялась бальзамация или почему люди покупают дорогие гробы и заказывают катафалки. Конечно, в «Рождении и смерти...» рассказывается и о становлении российского похоронного дела в исторической перспективе, однако современной ситуации я смог уделить всего несколько страниц. Поэтому в настоящей книге мое основное внимание приковано к исследованию того, как именно работает похоронная индустрия в современной России — и почему именно так, а не как-то иначе.

Но чем же все-таки отличается наша ситуация, если не брать в расчет покосившиеся ограды на кладбищах и отсутствие газонов?