Архетип Апокалипсиса

Известная нам по многим изображениям богиня правосудия, у которой завязаны глаза, также держит в своих руках весы равновесия. Предполагается, что уравновешенные чаши весов символизируют справедливость, честность и правду. С психологической точки зрения речь идет о Самости и том суде, который она вершит над эго. Никому не дано избежать этого суда. Я считаю, что те, кто всю свою жизнь игнорируют закон компенсации, ощущают его действие во всей полноте в момент смерти, об этом же нас предупреждает и мифология.

Вы, должно быть, заметили, что все мифологические картины мира, о которых шла речь в этой главе, настаивают на более или менее однозначном разделении: в послесмертном мире зерна очищаются от плевел, проклятые души уже не чета благочестивым, и верхний класс не пересекается с нижним. Налицо расщепление в коллективной психике. Здесь нам может помочь глубинная психология, которая отыскала способы восстановления этого раскола, что ведет к принятию тотальности Самости, - хотя, возможно, массовое принятие случится не на нашем веку. Крайне важным мне представляется то, что глубинная психология перевела стрелки со строгой надписью «Суд» из области упований на посмертную жизнь – на пространство внутренней жизни человека. Отныне Суд предстает тем опытом, который доступен и может быть сознательно прожит при жизни: типичный пример того, как психологии следует относиться к христианской образности.

Юнг в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» рассказывает об опыте столкновения с Самостью, который был спровоцирован неразрешимым конфликтом лояльностей. Пока чувство долга сопутствует нам, мы знаем, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Но что делать, если мы оказались зажаты между обязательствами, которые разрывают нас на части? Вот совет от Юнга:

Тот же, кто, оказавшись в подобной ситуации, на свой страх и риск в одиночку ищет решение и берет на себя всю ответственность за него, кто перед лицом Судьи отмаливает его денно и нощно, тот обрекает себя на полную изоляцию. Иногда он сам себе и упрямый защитник, и беспощадный обвинитель, никакой суд — ни мирской, ни духовный — не способен вернуть ему спокойный сон; в его жизнь входит настоящая тайна, тайна, которую он не разделит ни с кем. Когда б он не был сыт по горло всем этим, он, возможно, не оказался бы в подобной ситуации. Очевидно, для того, чтобы впутаться в нее, необходимо повышенное чувство ответственности. Именно оно не позволяет сбросить свой груз на чужие плечи и согласиться с чужим — коллективным — решением. И суд тогда свершается не «на миру», но в мире внутреннем, и приговор выносится за закрытыми дверями.

Эта перемена наделяет личность каким-то ранее незнакомым смыслом, с этого момента она уже не известное и социально определяемое эго, а внутренне противоречивое суждение о том, в чем же собственно ее ценность — для других и для себя самой. Ничто так не действует на активность самосознания, как эти внутренние конфликты. Здесь обвинение располагает неоспоримыми фактами и защита вынуждена отыскивать неожиданные и непредвиденные аргументы. И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу. Но главное состоит в том, что эго, когда-то четко определенное, отныне перестает быть только прокурором и теперь вынуждено защищаться. Оно становится двусмысленным и расплывчатым, оказываясь между молотом и наковальней, и эта внутренняя противоречивость несет в себе некую сверхупорядоченность[15].

Эта сверхупорядоченность и есть Самость. Я хотел бы, однако, особо выделить следующий фрагмент из приведенной выше цитаты: «И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу». Ровно этим мы и занимаемся, когда разбираем священные писания. До недавнего времени эти тексты являлись неприкосновенным догматом, т.е. принадлежали миру исключительно внешнему. Принимая психологическую точку зрения, мы избавляем эти тексты от бремени и тяжести (заметьте, что Юнг употребляет сразу оба слова), зато в результате набирает вес и обретает большую значимость сфера психического. Книга, которую вы читаете, надеюсь, внесет свою скромную лепту в это важное дело.

Юнгианские Комментарии к "Откровению Иоанна Богослова"

Глава 10.

Откровение: части 21, 22

Новый Иерусалим

Книгу Откровения венчает поистине грандиозный финал. Добравшись до конца, мы видим, как перед нами разворачивается символика coniunctio, а в центре картины - образ новообретенной мандалы, Нового Иерусалима. Иоанн удостоился чести лицезреть этот город, и вот что пишет он, восхищенный: