Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

Но самым обширным свидетельством, которое дает нам большинство подробностей о девстве Марии при рождении Иисуса, является «Протоевангелие от Иакова»: можно сказать, что все историческое мариинское предание берет начало из этого апокрифа; этот источник также является сборным, его окончательная редакция появилась не раньше пятого столетия. Рассказ о рождении Иисуса приведен в главах от XVII по XX, в которых имеется место (XVIII, 2, XIX, 1), где Иосиф начинает рассказывать об этом от первого лица. Эта часть, вероятно, является самой ранней во всем этом произведении, отличающемся несомненными гностическими чертами. Вот это место: Иосиф рассказывает, что Мария по дороге в Вифлеем, куда они отправились согласно эдикту цезаря Августа, стала печальна, и подумал, что «находящийся в ней плод печалит ее». И нашел он пещеру, и привел ее, и оставил с ней сыновей своих, и пошел искать повивальную бабку в округе Вифлеема. Затем он продолжает: «И увидел я женщину, спускающуюся с горы, которая сказала мне: человек, куда ты идешь? Я отвечал: ищу повивальную бабку. В ответ она спросила меня: ты из Израиля? И я сказал ей: Да. Она же сказала: А кто такая, кто рожает в пещере? Я отвечал: Она обручена со мной. И она сказала: Она не жена тебе? Тогда ответил я: Это Мария, которая выросла в храме Господнем, и я по жребию получил ее в жены, но она не жена мне, а зачала от Духа святого. И сказала ему бабка: Правда ли это? И ответил Иосиф: пойди и посмотри. И бабка повивальная пошла вместе с ним. И встали они у пещеры, и облако сияющее появилось в пещере. И сказала бабка: душа моя возвеличена, глаза мои увидели чудо, ибо родилось спасение Израилю. И облако тогда отодвинулось от пещеры, и в пещере засиял такой свет, что они не могли вынести его, а немного времени спустя свет исчез и явился младенец, вышел и взял грудь матери своей Марии. И воскликнула бабка, говоря: Велик для меня день этот, ибо я узрела явление небывалое. И вышла она из пещеры, и встретила Саломею, и сказала ей: Саломея, Саломея, я хочу рассказать тебе о явлении чудном: родила дева и сохранила девство свое. И сказала Саломея: Жив Господь Бог мой, пока не протяну пальца своего и не проверю девства ее, не поверю, что дева родила. И бабка вошла внутрь и обратилась к Марии: Готовься, потому что возник великий вопрос по поводу тебя. И только протянула Саломея палец, как вскрикнула и сказала: Горе моему неверию, ибо я осмелилась искушать Бога. И вот моя рука отнимается как в огне. И пала на колени перед Господом, говоря: Господь Бог отцов моих, вспомни, что я из семени Авраама, Исаака и Иакова, не осрами меня перед сынами Израиля, но окажи мне милость ради бедных: ибо Ты знаешь, что я служила Тебе во имя Твое и от Тебя хотела принять воздаяние. И тогда предстал перед нею ангел Господень, и сказал ей: Саломея, Саломея, Господь внял тебе, поднеси руку свою к младенцу и подержи его, и наступит для тебя спасение и радость. И подошла Саломея, и взяла младенца на руки, сказав: поклонюсь ему, ибо родился великий царь Израиля. И сразу же исцелилась Саломея и вышла из пещеры спасенною».

Можно подумать, что в этом благочестивом романе об образе Марии, зачатии Иисуса и его чудесном выходе из лона матери просто отразилось все время улучшающееся сказительное искусство христиан, а также, что это искусство, так сказать, персонифицировалось в одаренных фантазией писателях и мистических поэтах, которые хотели придать важнейшим событиям жизни Христа отблеск высшего света, легенды и романтики. Но соответствующее исследование христологии, которое занимает все больше места в литературных произведениях самых известных церковных писателей и становится все более богатым, учит нас тому, что продолжение развития мари-ологии во втором христианском столетии не только находится под влиянием преисполненных фантазии произведений верующих, но и в гораздо большей степени берет свое начало в доктринальной и педагогически - практической озабоченности.

Если исходить из этого наблюдения, мы легко можем установить, что мариология в определенной степени образует точку пересечения доктринальных христианских течений второго столетия; и соответствующие высказывания разных христианских авторов зависят от их точки зрения на целостность христианских подходов к вере, на их сосредоточение, можно сказать, на антропологию и эсхатологию.