В раннем христианстве и в постепенном образовании христианского мифа нет поворотной точки, которая бы не была его отражением, даже можно сказать объяснением и причиной. Настало время нового направления в раннехристианской жизни.
Сущность изначального учения Иисуса исчерпывающе выражается словами, приведенными в Евангелии от Марка: «исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь». Проповедь Иисуса является в сущности своей мессианской и эсхатологической, предвозвестником предстоящего царства, она указывает на внутреннюю метаморфозу и превращение перед лицом великого события. Христос, провозвестник и глашатай этого царства, лишь в ограниченном смысле является мессией. Он подготавливает царство и провозвещает его. Царство Божие в определенном смысле уже тут, потому что Тот, кто провозвещает его при предвидении и поддержке Отца с призванием и мастерством, уже присутствует среди людей с горсткой последователей. При этом его мессианство и божье сыновство, которое в одной личности резюмирует традиционное божье сыноположение Израиля, не полностью достигнуто и не существенно проявлено. Но уже вскоре страдающий служитель Яхве должен с триумфом возвратиться на Небеса, а начатое дело должно быть завершено Судом, в результате которого он искупит кровь всех праведников, от Авеля и до приговоренных на Голгофе. Иисус, сын Божий в смысле древнего библейского понимания, приобретет свое полное и действительное признание в качестве мессии только в день своего окончательного и полного возвращения. Это очень схематичная христология ранней общины Иерусалима и первых обращенных в общинах соседней диаспоры.
Но христианская проповедь уже скоро дойдет и до эллинистических городов. Здесь общины вокруг синагог являются меньшинством, но избранным и смелым, в котором живет высокоразвитая социальная мораль, которая по существу основана на мысли об универсальной солидарности с учетом высшего религиозного плана. В эллинистическом мире, в котором рассеяны иудейские рынки и центры иудейско-монотеистической пропаганды, послужившие почвой для ранней христианской пропаганды, начатой Павлом на пути универсализма, послужившие рычагом и точкой опоры, понятие сына божьего полностью отличалось от соответствующего иудейского понятия. Эллинистический мир знает божьего сына в физическом и техническом значении слова. Антропоморфизму неиудейских религий вполне была известна мысль о сверхъестественном зачатии во взаимодействии с чудесными силами олимпийских богов.
Трудно сказать, когда именно, вследствие каких контактов и пересечений семантическое понятие общего сыноположения и особенного божьего сыновства мессии встретилось с традиционным греческим представлением о родстве среди божественных существ, героев и мифических образов и соединилось с ним: но в любом случае это указывает на решающую стадию процесса духовного осмоса, результатом которого является христианская культура.
Мы должны подчеркнуть, что в истории христианской догматики и литургической дисциплины вновь и вновь будет видно, как постепенное выдвижение образа Марии происходит вместе с продолжением разработки христологии.
Торжественные слова, которыми апостол Павел в своем собственном завещании, в послании к Филиппийцам, указывает на пресуществование Христа в Боге, без сомнения свидетельствуют о важном этапе этого процесса развития. В действительности апостол Павел делает теологическое замечание, как всегда, только с целью высокого морального учения. Как Христос, который жил в Боге, не пренебрег тем, чтобы стать плотью и быть подвергнутым величайшему унижению и оскорблению, так и христиане должны быть готовы к тому, чтобы посвятить себя своим братьям и служить им. Но человек невольно склонен к тому, чтобы превращать нравственные предписания в метафизические идеи. Это парадоксально, но можно сказать, что большая часть христианской теологии направлена только на то, чтобы дать в руки обессиленному Христу средство для того, чтобы уступить дорогу жестким и неудобным указаниям христианской морали. Гораздо проще упражняться в теологических тонкостях или исполнять ритуальные предписания, вместо того чтобы сделать доброе дело или следовать закону прощения и сострадания.
Обычная классическая редакция евангелий демонстрирует нам, как уже наверное примерно через полвека после смерти Христа теологическая легенда стала преобладать в той части христианской жизни, которая должна была быть только практическим воплощением законов любви, братства и мира.
Неправильно переведенное на греческий язык место из Септуа-гинты имело величайшее значение для молодого христологического и Мариинского догмата.