Так, мы видим, что как Ириней, так и Тертуллиан, оба явные противники гностицизма и верные сторонники реалистической эсхатологии Тысячелетнего Царства, настаивают на естественном и вполне человеческом характере появления Христа в мире. Но с другой стороны поучительно и важно наблюдать, как церковные писатели постепенно принимают веру в девство Марии in partu (непорочное зачатие) и в определенной степени канонизируют его. Это Климент Александрийский, Иларий Пиктавийский и Зенон Веронский. Если учесть период времени, когда жил и учил каждый из этих трех писателей, и если представить себе полемические цели, которые они ставили перед собой в соответствующей исторической атмосфере, мы можем однозначно понять доктринальную озабоченность, которая была устранена с помощью веры в девство Марии in partu.
Гностицизм стал великолепной попыткой перенести основанную на радикальном дуализме и на неразрешимом конфликте между телом и духом эллинистическую антропологию в сферу христианской веры и укоренить ее там. Дуалистический пессимизм не только древней иранской религии, но и библейских сказаний был, так сказать, космическим и социальным. И напротив, греческий пессимистический дуализм больше ограничен в антропологическом смысле: эллинистическая философия и в ее орбите гностицизм видели в вечном споре прежде всего элементы человеческой конституции.
Сходный фон имеет и антропология, именно из нее и взяло начало бурное развитие мариологических теорий. Христос, восстановитель нашей целостности, ни в коем случае не должен быть осквернен плотским загрязнением, самым ярким и отталкивающим выражением которого являются зачатие и роды. Конечно, нельзя вслед за доке-тами утверждать, что существование Христа иллюзорно. Христианская народная легенда «Протоевангелия от Иакова», но также и склонный к гностицизму писатель Климент Александрийский довольствуются констатацией того, что вследствие чудесного вмешательства Бога Иисус был зачат не только без плотской связи между Марией и Иосифом, но и того, что он появился на свет вопреки всем законам природы, то есть его мать осталась девственницей.
В своем сочинении «Строматы» (VII, 16) Климент Александрийский пишет: «Многие и ныне согласятся, что Мария через рождение Сына стала матерью, и все же последствий материнства не испытала. Ибо, как говорят, по рождении она была осмотрена повивальной бабкой и оказалась девой». Климент Александрийский в истории христианской теологии в эпоху до Константина устранил напряжение между гностицизмом и ортодоксальной точкой зрения. Он описывает Христа как идеального гностика. Уже у Климента Александрийского возрождение вследствие христианского крещения и гнозиса заняло место раннего евангелического мнения о том, что крещеный проходил своего рода посвящение. Но это всего лишь значило, что он по закону записывался в число тех, кто имел право принять участие в будущем прославленном царстве Христа. Но для Климента, который жил в Александрии и был носителем очень возвышенной эллинистической культуры, напротив, главный вопрос жизни заключается в проблеме уничтожения материи в результате победоносного и упорного продвижения духовности. Христос, мастер гнозиса, не может подчиняться унизительным и отвратительным законам грубой материи. Уже гностики представляли его как снизошедшего непосредственно из плероматического мира, а Маркион, который получил совершенно эллинистическое образование, утверждал, что он, явивший благого Бога, который однажды был известен со своим собственным историческим временем, непредвиденно явился на земле, чтобы в Нагорной проповеди известить о послании добра и прощения. Так что Клименту было легко объяснить, что выход Христа из лона матери, в котором он был зачат силой Святого Духа, был чудесным отклонением от привычных законов природы. Под общим давлением требований простонародной набожности и гностической спекуляции вера в девство Марии in partu была официально принята в доктринальное наследие христианства.