Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Поток стихал лишь ближе к четырем часам ночи, а затем возобновлялся: одни верующие сменялись другими. В этой скорбной цепочке можно было услышать слова тех, кого владыка вылечил, кого утешил, кому помог преодолеть физические недуги, а кому – душевные терзания…

Передавались подробности о его строгой жизни, добрых делах, высоких нравственных требованиях к себе, к верующим и к духовенству…

Лились светлые слезы о том, что нет теперь молитвенника, что перестало биться сердце, горевшее пламенной и деятельной любовью к Богу и к людям, что ушел «наш святой»…

Ближе к концу этих печально-торжественных дней стало заметно волнение среди прощающихся. Видно было какое-то мельтешение светских чопорных лиц, вступавших в словесные перепалки с духовенством и церковным советом. По отдельным доносившимся словам можно было понять: что-то горячо обсуждалось о времени и порядке проведения публичного прощания с усопшим владыкой на Первом Симферопольском кладбище. Как оказалось, старшим среди «светских» был уполномоченный по делам Русской православной церкви. Он настаивал перед грустными, растерянными, потерянными родственниками усопшего владыки на том, что не должно быть никаких пеших процессий, поскольку в этих местах города очень интенсивное транспортное движение – и, не ровен час, «задавят старушек». Будут даны автобусы, и передвигаться все прощающиеся будут на них.

Родных скончавшегося архиерея вызвали в горисполком. И там им продолжали объяснять, что везти тело усопшего по главной улице города никак нельзя, хоть это и кратчайший путь до кладбища. Поэтому маршрут надо проложить в обход центра города, по окраинным улицам. Родственники вынужденно соглашались.

По распоряжению патриарха Алексия на погребение усопшего владыки прибыл архиепископ Михаил (Чуб), занимавший в то время родную Луке Тамбовскую кафедру. Местные власти поначалу вообще запретили владыке Михаилу служить панихиду. После звонка в Москву панихиду разрешили отслужить, но выдвинули епископу условия, на которых начальство города позволяло хоронить владыку Луку. В общих чертах они сводились к следующему: все сопровождающие должны ехать только в автобусах, ни в коем случае не создавать пешей процессии, ни в коем случае не нести гроб на руках, никакого общего пения на улице, никакой музыки. Тихо, быстро, незаметно и так, чтобы 13 июня в пять вечера (ни минутой позже) тело архиепископа было в земле…

Как-то это все не по-человечески, не по-христиански!

…Накануне отпевания, по распоряжению архиепископа Михаила, прощание с владыкой не прекращалось всю ночь, и всю ночь к собору шли люди. Дни стояли жаркие, душные, но те, кто пришли прощаться, как будто не замечали духоты. Народ теснился в соборе и вокруг него круглые сутки. Владыка Михаил совершил отпевание при огромном стечении народа и в присутствии почти всего крымского духовенства.

В полдень 13-го, когда обнесли тело покойного владыки вокруг собора, у входа уже стоял автокатафалк, за ним машина, доверху наполненная венками, потом легковая машина для архиепископа, автобусы с родственниками, духовенством, певчими. Оставалось еще несколько машин для мирян, желающих участвовать в про́водах, но в эти автобусы никто садиться не хотел. Люди тесным кольцом окружили катафалк, вцепились в него руками, будто не желая отпускать своего архиерея. Машины долго не могли двинуться со двора. Запаренный, охрипший уполномоченный бегал от машины к машине, загонял в автобусы, уговаривал «лишних и посторонних» отойти в сторону, не мешать… Его никто не слушал.

Наконец, при пении «Святый Боже» верующие сдвинулись с места. Когда они вышли из церковных ворот и катафалк остановился, наперерез им двинулся автобус. Водитель хотел отрезать людей от катафалка таким образом, чтобы тот проехал, а люди остались позади. Кто-то из толпы закричал: «Люди, не бойтесь!» Женщины кричали от страха – ведь автобус шел на них! Другой голос выкрикнул: «Не бойтесь, люди, он нас не задавит, они не пойдут на это, – хватайтесь за борт!» И тогда все люди, сколько можно было, облепили катафалк, прижались к нему и пошли за ним. Прошли, может быть, метров сто; надо было поворачивать на центральную улицу, но власти вновь захотели отрезать катафалк с телом владыки от провожающих. Но тут женщины – никто никакой команды не давал – сами попадали на землю перед колесами машины, сказав: «Только по нашим головам проедете туда, куда вы хотите».

Власти сдались. Катафалк, а следом за ним автобусы… люди, море людей, поехали и пошли по центральной улице города. Людей было полно, улицы забиты, прекратилось абсолютно все движение. Над толпой неустанно звучало: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас». Как ни пытались заставить людей замолчать, ответ был один: «Мы хороним нашего архиепископа». Вдоль всего пути следования, на машинах, на автобусах, на деревьях, балконах, крышах домов, были люди.

Это была настоящая демонстрация любви! Казалось, весь город присутствовал на похоронах. Ничего подобного в Симферополе дотоле не бывало – таких народных похорон, таких народных почестей!