Обер-прокурор В. Н. Львов, с марта занявший этот пост и провозгласивший в качестве своих первоочередных задач борьбу с «распутинщиной», «демократизацию Русской церкви» и подготовку к проведению Поместного собора, настаивал, чтобы замещение удаляемых епископов проходило в выборном порядке на епархиальных съездах с широким участием духовенства и мирян. В публичных выступлениях приходского духовенства и рядовых верующих все чаще звучали обличительные слова в адрес епископата. Накопившиеся за многие годы «обиды» на власть духовную выливались на страницы светской и даже церковной прессы. Широкий резонанс получило открытое письмо доктора исторических наук и церковного права, профессора Варшавского университета П. В. Верховского (1879–1943) с критикой исторической Православной церкви, опубликованное во «Всероссийском церковно-общественном вестнике». В нем он отмечал:
«С самого принятия Русью христианства русские епископы стали великими владыками с господствующей властью над огромными епархиями. Будучи нередко аристократами по происхождению и, безусловно всегда… монахами, русские епископы вознеслись высоко над простым клиром и мирянами и, упоенные своим величием и властью, почти забыли о морально пастырском характере своего “служения”. Великая гордыня духа при внешнем “смирении” стала отличительной чертой русского епископата, и он более всего был озабочен сохранением своего величия и пышности, требуя, особенно от рядового духовенства, безусловно “благопокорности”, рабского послушания и безгласности… В результате всего этого получилась глубокая рознь между православными епископами и духовенством в России и полный упадок веры и жизни церковной»[49]
.И в последующем на страницах этого издания (как и многих других) появилось немало аналогичных признаний со стороны иерархов и видных церковно-общественны деятелей. Со своими программами к духовенству и верующим обращались самые различные церковные группы и движения, призывавшие активно включиться в дело построения новой свободной церкви и новой России.
Осознавая важность и ожидаемость вероисповедных реформ со стороны абсолютного большинства религиозных организаций и граждан России, практически все российские партии включали в свои программы положения по этому вопросу[50]
. Среди них самые популярные: свобода совести; равенство граждан независимо от их религиозных убеждений; отделение церкви от государства; конфискация (или выкуп) монастырских (церковных) земель и отделение школы от церкви. Лишь единичные партии выставляли в качестве лозунга: сохранение за Русской православной церковью «первенствующего положения».Вообще, сопоставление программных требований политических партий в 1917 и 1905–1907 годах показывает, с одной стороны, почти полную их идентичность, а с другой – некоторое расширение положений, касающихся «религиозного вопроса». Как представляется, это свидетельство устойчивости ценностных установок политических партий в вопросе строительства светского государства и секулярного общества. Это был их выбор, а значит, и выбор огромного числа граждан России, поддерживавших этот курс.
Если в 1905–1907 годах в вопросах вероисповедных реформ главным было противостояние между конфессиональным (православно-христианским) государством с его союзником, государственной церковью, с одной стороны, и российским обществом в целом (в том числе и партиями), ощущающим потребность иных мировоззренческих свобод, – с другой, то теперь, после Февраля 1917-го, когда партии получили историческую возможность реализовать на практике свои программы по вопросам свободы совести, нерв противостояния переместился в борьбу партий и их концептуально-идеологических воззрений.
На полосах газетных светских и церковных изданий начинают мелькать имена, доселе неизвестные церковному народу. Среди тех, кто выступал за обновление церкви, заметно выделялся петроградский протоиерей А. И. Введенский. В своих газетных статьях, проповедях, выступлениях на собраниях и митингах он призывал «обратить самое серьезное внимание всех христиан на колоссальное значение экономического вопроса». Введенский упрекал и историческую, и современную церковь в том, что она сознательно «закрывала глаза» на «вопиющую нужду и смертную бедность миллионов братьев-христиан». В программной статье «Христианство и социальный вопрос» он призывал: «Теперь нам, духовенству, надо говорить правду, абсолютную правду, т. е. делать то, что мы привыкли делать менее всего. Однако это наш долг, и мы, теперь хотя бы волею судеб, не можем от него отвернуться. Будем же говорить правду»[51]
.