А в июне 1935 года произошел случай, который в глазах среднеазиатской партийно-советской элиты вознес профессора-архиерея в полном смысле слова до небес. По просьбе правительства Таджикистана хирург вылетел на санитарном самолете (впервые в своей жизни) в Сталинабад (Душанбе), где в тяжелом состоянии (гангрена) находился бывший личный секретарь В. И. Ленина, управляющий делами Совнаркома, а ныне – начальник Таджико-Памирской экспедиции при СНК СССР Н. П. Горбунов (1892–1938). Никто из местных врачей не знал, как и чем помочь. Хирург Войно-Ясенецкий нашел и предпринял то единственное вмешательство, которое способно было остановить трагический ход событий: рассек больного почти пополам, от пупка до позвоночника, впустил воздух в брюшную полость. Инфекционный процесс разом захлебнулся: возбудитель гангрены не переносит кислорода. Больного удалось спасти. Местные партийно-советские чиновники решили переманить ташкентского профессора, предложив ему возглавить медицинский институт в Сталинабаде. Он выдвинул условие – открыть храм в городе. На это власти не смогли пойти, и «договор» не случился.
Правда, «благодарность» от власти, хоть и позднее, но пришла. 13 февраля 1936 года Высшая аттестационная комиссия при Наркомздраве УзССР постановила: «Принимая во внимание факт защиты в 1916 г. докторской диссертации, в дальнейшем премированной Варшавским университетом и ныне не утратившей своего значения, а также непрерывную научную деятельность в течение 27 лет, результатом которой явился ряд ценных работ, во главе которых должен быть поставлен солидный и важный для хирургии труд «Очерки гнойной хирургии», на основании заключения профессора Г. А. Ильина, присудить зав. гнойно хирургическим отделением института неотложной помощи Войно-Ясенецкому ученую степень доктора мед. наук без защиты диссертации»[108]
.10 февраля 1936 года неожиданная беда подстерегла Луку – скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг митрополит Арсений (Стадницкий). Их связывали дружеские отношения. Арсений неоднократно бывал в семье Войно-Ясенецких, общался с его детьми. Митрополит высоко ценил проповеди Луки. В память о совместной жизни в Ташкенте он подарил Луке две свои фотокарточки, на одной из которых написал: «Жертве за жертву» (Флп. 2: 17), а на другой: «Тобою, брат, успокоены сердца святых» (Флп. 1: 7). Часто при встречах и обсуждениии судеб ссыльных православных епископов он произносил свою любимую фразу, объяснявшую его позицию: «Я исполнил все, предназначенное мне Богом, и потому жду смерти». Расставание было трудным: больно рвались те немногие струны души, что связывали с прошлым! Арсений был похоронен на Боткинском кладбище Ташкента, около могилы митрополита Никандра (Феноменова). Память об Арсении Лука пронесет всю оставшуюся жизнь.
Пожалуй, 1934–1936 годы были временем наиболее тихим и мирным в многотрудной жизни епископа-хирурга в советскую эпоху. У него была любимая работа. Рядом дети. Старший, Михаил, – ученый, врач, работал в Сталинабаде. Валентин заканчивал медицинский институт в Ташкенте. Здесь же жила дочь Елена со своей семьей. Далеко был только Алексей – учился и работал в Ленинграде. При владыке находился небольшой «монастырь» – монахини Лукия (Верхотурова) и Валентина (Черкашина), бывшие рядом с Лукой в ссылке; и монах Мелетий (Рукосуев), бывший келейник красноярского епископа Амфилохия (Скворцова), работавший дворником и живший возле владыки. Все они духовно окормлялись им.
Все это относительно спокойное, но оказавшееся таким коротким время епископ Лука ни на минуту не забывал о тех, кто находился в «ссылках и узах» и нуждался во всем. Он чуть ли не ежемесячно высылал денежную помощь ссыльным православным иерархам, священникам, с которыми познакомился в ссылках, и просто верующим, нуждающимся людям, с которыми его свела судьба.
Третий арест и ссылка в Красноярский край. 1937–1942
В июле 1937 года Ташкентское НКВД УзССР открыло новое дело по обвинению «церковников» в создании и участии в контрреволюционной церковно-монархической организации и шпионской деятельности. Среди подозреваемых: архиепископ Ташкентский Борис (Шипулин), протоиерей Михаил Андреев, протодиакон Иван Середа и еще несколько священников. Методы жестких допросов сломали обвиняемых и вскоре они стали оговаривать себя и других.