— Да, — быстро прервал его Эмерус. — Так должно было быть. И мы должны были надеяться. Мы не могли воевать с проклятыми орками, без помощи Сандабара и Сильверимуна, а они не желали иметь отношения к этой войне, — он замолчал, чтобы глотнуть эля и сплюнуть на землю. — А потом они приходят и винят Бренора за то, что новая война началась из-за него, — промолвил он, с отвращением качая головой. — Трусы!
— Хуже, — сказал Бренор. — Политики.
Эмерус громко хихикнул над замечанием друга.
— Ты все сделал правильно, мой друг, — сказал Эмерус. — В первой битве с Обальдом, там, в Ущелье Гарумна, и теперь — в новой жизни. Ты заставил гордиться своего отца и деда. Всех в роду Боевого Топора. И знай, что имя Бренора всегда с уважением будет произноситься в Цитадели Фелбарр, — он поднял свою флягу, и Бренор ударил по ней собственной.
— И в Митрил-Халле, — продолжил Эмерус. — И здесь, в Гаунтлгриме, не сомневайся.
— А ты сам? — спросил Бренор. — Ты скучаешь по Фелбарру?
— Он был моим домом всю мою жизнь, — заговорил Эмерус. — Но нет, сейчас я не скучаю. Мне хотелось бы, чтобы Парсон Глейв был рядом, но я рад, что он занял мое место на троне. Нет, сейчас, — продолжал он, оглядываясь по сторонам, на большую стройку, прислушиваясь к стуку молотков и скрипу крестовин, смотря на древний и надежный Гаунтлгрим, — сейчас мое старое сердце говорит, что я дома, друг мой. В своем истинном доме.
Бренор кивнул, понимая старого дворфа. Он чувствовал тоже самое, когда впервые пришел в эти священные залы, когда впервые сел на трон Дворфских Богов. Это чувство лежало где-то глубже, чем его любовь к Митрил-Халлу. Это был какой-то древний ропот магии, который касался самой сути его души Делзуна. Он вспомнил восторг, испытанный им после того, как десятилетия и десятилетия назад они нашли Митрил-Халл, вместе с Компаньонами — действительно, завершение этого приключения дало их группе свое имя. Но здесь все было по другому. Глубже и торжественнее. И более глобально. Это путешествие, чтобы возродить Гаунтлгрим, было разделено всеми дворфами Делзуна.
— Правильно, что мы здесь, — убежденно сказал Эмерус.
— Ты же не думал, что я выброшу Коннерада прочь, чтобы забрать мой трон, да? — согласился Бренор. — Да, я знаю это, мой друг.
Коннерад вернулся, и выражение на его лице ясно говорила, что он услышал последнюю фразу.
— Ба, это кого это ты выбросишь? — спроси он.
— Тебя!
— Ты не забрал бы свой трон, — сказал Коннерад. — Только в моей власти его давать или передавать.
— Да, — сказал Бренор. Эмерус поднял свою флягу эля и сказал:
— Король Коннерад!
И Бренор присоединился к тосту.
— Но я слышал твои слова, — заметил Коннерад.
— Ты был рад отдать свой трон? — спросил Эмерус, и Коннерад улыбнулся, кивая.
— Я бы хотел, чтобы мой отец увидел это место, — сказал молодой король.
— Планируешь посадить на трон свою задницу? — спросил Бренор.
Коннерад уставился на друга, выглядя неуверенным.
— Да, ты более, чем достоин, — продолжил Бренор. — Ты знаешь. Иди и посмотри. Прикоснись к нему, почувствуй его силу. Но ты не сядешь туда, пока мы с Эмерусом не придем, чтобы проследить!
— Ты уверен? — спросил Коннерад.
— Конечно. Это будет сродни первому разу с женщиной, — со смехом сказал Эмерус. — Ты сойдешь с него другим дворфом, знай это. Да. Ты узнаешь.
— Тогда не стоит медлить, — сказал Коннерад, поворачиваясь к двери.
— Мы пойдем за тобой, — бросил Бренор.
— Он хороший парень, — заметил Эмерус, когда Коннерад снова покинул их. — Мне тяжело называть его так когда он стоит рядом с тобой. Потому что ты выглядишь как дворфский младенец!
— Да. Неплохо лишиться старых костей! — сказал Бренор, снова поднимая флягу в тосте, осушая её и опять кидая в стену позади.
Эмерус сделал тоже самое. Когда рыжебородый дворф начал подниматься, Эмерус схватил его за плечо.
— Я завидую тебе, Бренор Боевой Топор, — сказал старый король. — Ты станешь Первым Королем новой эры Гаунтлгрима.
Бренор уставился на друга, пойманный врасплох этими прямыми словами. Он не слишком раздумывал о будущем Гаунтлгрима. Его мысли не уходили дальше ведения войны против дроу. В конце концов — здесь было трое дворфских королей, хотя претензии Эмеруса и Бренора были, конечно, весомее, чем у Коннерада. Но Эмерус был стар, как и Бренор. И, без сомнения, не менее заслуживал этого места. Потому слова друга о троне заставили рыжебородого дворфа почувствовать себя странно и неуютно.
Быть может, это заявление спровоцировало что-то, увиденное Эмерусом на Троне Дворфских Богов?
Было ясно, что Эмерус верит своим словам, а потому не было никаких поводов сомневаться в возможности того, что Бренор действительно станет Первым Королем Гаунтлгрима.
Но они с Эмерусом могли ошибаться.
— Это тут, — сказал Киппер, задумчиво сверкая старыми глазами. Он залез в сумку, осторожно доставая оттуда темный камень, который держал обеими руками. Киппер поднял сферу, такую же большую, как человеческий череп, чтобы остальные могли видеть.
— Ты уверен? — затаив дыхание, спросила Пенелопа.