После чая за рычаги сел Кузьмин. Под вечер, когда тундра стала розовой, а тень вездехода удлинилась, впереди открылись округлые плосковершинные горы из группы возвышенности Малакатын-Таас. В царстве горизонтальных линий гора высотой двести — триста метров кажется огромной, как Эверест. Вершина, лежащая по курсу маршрута, — это большая удача. Она освобождает от утомительной необходимости постоянно сверяться с картой, дает ощущение уверенности и свободы движения. Теперь можно было и вздремнуть, но сон прошел.
Поиски Вили, если подсчитать часы работы Ан-2, сожженное вездеходами горючее, простой в работе отряда и многое другое, обошлись экспедиции во столько, сколько ему не заработать за много лет. Я не говорю об ущербе, который не оценишь в денежном выражении. «Врезать бы ему пару раз», — говорил по дороге Дмитрий Иванович, и я разделял эту точку зрения, хотя чувство облегчения, которое я испытал, увидев Вилю живым, затушевывало все остальные эмоции.
Виля, как ему и было приказано, оставался на месте.
— Господи, — сказал Кузьмин, — я-то думаю: какой такой Т.? А это же Вилька, «Шапка из телятины»…
Он остановил машину рядом с Вилей, выключил зажигание и спросил:
— Шапку-то какую потерял?
— Шапку? Из телятины, — ответил Виля. Он выглядел вполне бодро, лицо только было излишне бледным и грязным. — Из телячьего меха шапочка.
Диалог о шапке помешал мне провести намеченную небольшую «официальную часть» встречи. Я ничего не сказал.
К месту ночлега — полярной станции Санникова — мы подъезжали около полуночи. На берегу нам встретилась аспирантка Ботанического института Академии наук, которая прилетела из Ленинграда вместе с нашими ребятами. Несмотря на позднее время, она работала: отмерив в тундре квадратный метр, подсчитывала, сколько и что на нем растет. Растительность тундры неприметна, но, если присесть на корточки и всмотреться внимательно, увидишь и цветы, и деревья, и даже целые рощи, только все это высотой с сигарету, а то и со спичку. И найдешь знакомых, вернее, их мини-братьев. Вот мак. Вот красная кисточка — конский щавель. А вот прутик с тремя листочками — карликовая ива.
— Лютик едкий, — сказал я, чтобы показать свою эрудицию.
— Нет, — сказала девушка серьезно, — это лютик лапландский. Здесь двенадцать или тринадцать видов лютиковых.
— Садитесь, — предложил я, — довезем до полярки.
— Спасибо, — твердо ответила девушка, — но я еще не закончила своих сегодняшних исследований…
Нужно иметь смелость — вслух назвать свою работу «исследованиями», да еще в таком юном возрасте. Думаю, эта девушка многого добьется в жизни.
Тридцать первое июля: полярная станция Санникова. Вершина лета
Меня разбудил голос Вили:
— У нас в квартире старушка одна живет. Так она, когда узнала, что я уезжаю в экспедицию, веришь ли, заплакала от радости. Сердце у нее, наверное, чувствовало, что попаду в такую беду. Нет, погоди! — закричал он с пафосом. — Вильку голыми руками не возьмешь!..
Я подумал, что вот теперь у Вильки появилось событие, которое сразу придало значимость всей его, в общем-то, пустяковой биографии.
Полярная станция Санникова осталась у меня в памяти как оазис уюта, порядка и бытовой цивилизации.
Большой добротный жилой дом, дизельная, склад, еще какие-то постройки — все это прочно разместилось на высоком береговом склоне. Фасад дома смотрит на море, где свободной воды меньше, чем плавающих льдов. В зоне прибоя покачиваются причудливой формы стамухи — севшие на мель льдины. Быстро махая крыльями, пролетают стайками черно-белые чистики. На самом берегу — лебедка и кран-балка для разгрузки, прожектор, который осенью будет освещать место причала, два вельбота, лодки… По гальке ползает тракторишко, выполняющий какие-то хозяйственные работы. В помещении дизельной пол выложен красной и желтой плиткой, развешаны картинки по технике безопасности — трудно представить себе, что вокруг на сотни километров только тундра и море.
Перед крыльцом дома куча щенят дружно трепала вяленый балык, который их мать сдернула с веревки. Один щенок бегал вокруг, не решаясь подступиться. Беременная молодая женщина, присев на корточки, уговаривала его:
— Покушай, дурачок! Пойми, они выживут, а ты погибнешь.
Трусливый щенок еще немного покрутился, а потом разбежался, подпрыгнул вертикально вверх и приземлился в самом центре группы, раздвинув своих братьев.
— Пожалуй, не погибнет! — сказал я.
Женщина улыбнулась смущенно и прошла в дом, очевидно, она стеснялась своего положения.
— Жена начальника? — спросил я у механика, который встретил нас вчера ночью и разместил на ночлег.
— Вроде этого — кивнул он головой.
В кают-компании стол был застелен скатертью, а рядом, на отдельном столике, дымилась супница с борщом.