Архипелаг двух морей

В машине пахло, как в самолете, работающим металлом и электричеством. После полета мне казалось, что мы не едем, а стоим на месте. За перевалом открылось довольно большое озеро. Ветер дул с севера, крупные волны бежали и бежали в одну сторону. Лед со всего озера согнало к южному берегу, здесь его мяло, раскачивало и ломало волнами. Лед то шуршал, как сухое сено, то тонко и нежно звенел, словно хрустальная люстра. Дмитрий Иванович толкнул меня локтем:

— Вон, смотри, утка около самого берега плавает. Утка тут же нырнула, показав круглое белое брюхо.

— Вот артистка, все понимает!

В долине Катанки я отвел душу: плоская, чуть поросшая травкой галечная пойма была лучше для движения, чем асфальт. Вездеход летел с косы на косу, лишь вздымались водяные буруны при пересечении русла. Но вскоре мы оказались в верховьях, и потянулся бесконечный склон, покрытый мелким кочкарником.

Фотографии тундрового ландшафта невыразительны. Можно склеить полосой метр отпечатков одного и того же кадра — получится обычная панорама, никто не заметит фокуса. Цветное фото, снятое в пасмурную погоду, не отличишь от черно-белого. Красоту тундре дарит солнце.

Было сравнительно теплое, солнечное утро, и обитатели тундры проснулись. В непогожие дни тундра мертва, можно увидеть только поморников, сидящих тут и там на кочках. Они временно прекращают полеты, так как лемминги — основная добыча поморников — на поверхности не показываются. Поморник красив. Представьте себе средних размеров чайку, окраской и формой тела похожую на увеличенную ласточку, если бы не черные утиные лапы. Парящий поморник — обычная деталь пейзажа якутских тундр, даже удаленных от моря на многие километры. На береговых обрывах Новосибирских островов, где селятся птицы, поморник крутится над скалами, алчно высматривая, что бы такое схватить. У Э. В. Толля и его коллег поморник именуется чайкой-разбойником и Фомкой-разбойником, сейчас в просторечии их зовут чертями.

Поморники летят против ветра

При потеплении жизнь в тундре активизируется. Крошечные растения распрямляются и идут в рост, спеша «впитать» каждый солнечный луч, а звери и птицы получают как бы заряд энергии.

В колее старого следа, по которому мы едем, иногда возникают птенцы куликов. Ветром птенца бросает, переваливает с боку на бок, задирает перышки, он пищит от страха, но бежит вперед на своих длинных ножках. Приходится притормаживать машину, пока он не догадается выскочить из колеи. Вот рыжий петух куропатки пасется на берегу ручейка, он срывает что-то с земли, вытягивая шею, как маленькая лошадь. В другом месте петух свечкой стоит на вершине байджераха (бугра), охраняя гнездо. При нашем приближении он взлетает вертикально вверх, а оттуда быстро падает по дуговой траектории. (Летящих куропаток узнаешь издалека. В августе куропатки начинают сбиваться в стаи. Стаи все время как бы идут на посадку, но окончательно не могут выбрать место. Кажется, сели, но вот опять взметнулись на фоне бурого склона и вновь пикируют, расправив крылышки. И так много раз.)

Поднявшись на возвышенность Вальтера, мы остановились на минуту у триангуляционного знака, обозначающего господствующую на этом участке высоту с отметкой сто шестьдесят шесть метров. Когда смотришь с водораздела, речные долины кажутся громадными. Далеко справа показывается туманный кусочек голубого. Это море. Ощущение поразительного простора, и ни одной живой души нигде.

Склоны долин и водораздельные пространства отливают бледно-лимонным цветом. У ботаников есть понятие «фенологический аспект» — преобладающая в ландшафте красочная гамма, обусловленная массовым цветением того или иного растения. Сейчас цветет полярный мак. Ветер треплет его и гнет до земли, но лепестки цветом, как крылья бабочки-лимонницы, не облетают. Маки покрывают глинистые бугры, и они словно горят желтым огнем…

— Остановись, Леонидович, у речки, чаю попьём, — попросил Кузьмин, когда мы съезжали в очередную долину.

Когда вездеход остановился, казалось, тундра еще некоторое время продолжает ехать навстречу, медленно разворачиваясь, — обычное ощущение после длительной езды.

Дмитрий Иванович вытащил из кузова ящик из-под тушенки, где был чайник и кружки, разжег паяльную лампу и стал греть чай прямо в ящике, чтобы ветер не сбивал пламя. Два поморника сразу стали кружить над нами и орать кошачьими голосами. Потом устали, один продолжал летать молча, а второй сидел на скале, изредка что-то хрипло выкрикивая. Вдруг он сорвался с места, чуть не влетел в окно кабины и резко приземлился на буханку хлеба, лежавшую в пяти шагах от нас.

Я включил «Спидолу»: «Передаем утренний выпуск последних известий, — послышался знакомый голос диктора. — Необычайная жара стоит нынешним летом в Алтайском крае». «Почему утренний?» — не сразу сообразил я. Было три часа дня, значит, в Москве — восемь утра. Как шутит наш чокурдахский радист, здесь хорошо ложиться спать по местному времени, а вставать по московскому. Только сейчас до меня дошло, что спать я еще не ложился.