Архитектура забвения. Руины и историческое сознание в России Нового времени

Обвиняя в пожаре французов, Александр I издал «Известие из Москвы от 17 сентября» – официальный документ, написанный адмиралом А. С. Шишковым и положивший начало представлениям о беспрецедентном поведении французской армии. Шишков писал о примерах «лютости и злобы, каких в бытописаниях самых грубейших африканских и американских обитателей тщетно будет искать»[160]. Такое исключительное по жестокости поведение не могло явиться сразу – продолжал он: «Человеческая душа не делается вдруг злою и безбожною. Она становится таковою мало-помалу, от примеров, от соблазна, от общего и долговременно разливающегося яда безверия и развращения»[161]. Шишков осторожно избегал предположений о том, что причиной разрушений послужила анархия, возвращение к гоббсовому естественному состоянию. Не писал он и о том, что бедствия стали результатом какого-то эпохального политического события, такого как Французская революция или приход к власти Наполеона. В его интерпретации происходившее было скорее следствием социальных условий и морального оправдания бесчеловечных поступков «обычаями и законами»[162]. Французская революция, по Шишкову, сама по себе была только результатом этой атеистической культуры, уходящей корнями в философию Просвещения, которую адмирал характеризовал как «адские, изрыгнутые в книгах их лжемудрствования»[163]. Таким образом, проблема заключалась в определенных социальных и моральных образцах поведения, принятых элитарной культурой, и ответ на вопрос, в чем состоит ее решение, Шишков считал самоочевидным. Он предлагал, «прервав… все нравственные связи» с французами, «возвратиться к чистоте и непорочности наших нравов», а «между злом и добром поставить стену»[164]. С его точки зрения, руины Москвы живо иллюстрировали оправданность изоляционизма.

Известный журнал «Вестник Европы», выходивший под редакцией М. Т. Каченовского, также осуждал аморальность французов, но одновременно предлагал историческое оправдание философии Просвещения. Автор журнала признавался, что не был удивлен масштабами творившихся в Москве бесчинств, поскольку «оказавшееся в народе сем растление нравов уже с давних времен возбуждало омерзение во всяком благомыслящем человеке». Действительно, ведь «революция их была приготовляема обстоятельствами еще с начала осьмнадцатого века». Однако нравственность французов испортило не Просвещение, но коварство исторических прецедентов. «Нечестивые грабители и святотатцы достойно подражают своим предкам, которые в начале еще тринадцатого столетия навеки посрамили имя свое перед светом и потомством. Тогда овладевши Константинополем, они грабили церкви и предавались неистовствам скотского плотоугождения и корыстолюбия»[165]. Автора этой статьи, похоже, не интересовал тот факт, что в Grande Arm'ee служили представители самых разных наций, равно как не интересовали его и свидетельства очевидцев оккупации Москвы о том, что в действительности французские солдаты и офицеры вели себя лучше других[166]. Важнее было другое: «Вестник Европы» напомнил читателям, что Вольтер резко осудил своих сограждан за их ничем не оправданную жестокость, процитировав его заметки об их поведении во время Крестовых походов: «Les 'eglises furent pill'ees, et, ce qui marque assez le caract`ere de la nation, qui n’a jamais chang'e, les Francais dans`erent avec des femmes dans le sanctuaire de l’'eglise Sainte Sophie. <…> les Francais buvaient, chantaient, caressaient des filles dans la cath'edrale en la pillant; chaque nation a son caract`ere»[167]. Это суждение Вольтера служило не только исторической параллелью к событиям 1812 года, указывая на то, что они не были исключением из правил, но и отводило обвинения от Просвещения. Ссылаясь на вольтеровский тезис о неизменности национального характера, «Вестник Европы» уменьшал призрачную опасность морального разложения от контакта с французской культурой. Просвещение здесь представлялось скорее решением проблемы, чем самой проблемой, и по крайней мере указывало на важный исторический контекст для правильного понимания событий. Имплицитно «Вестник Европы» противостоял культурному изоляционизму, который проповедовал Шишков и временно поддерживал царь, хотя при этом и не оставлял у читателей иллюзий относительно того, что представляет собой Франция.