Городок в штате Вирджиния называется Фронт-Ройал. Солнце садится, а на заправке, где мы останавливаемся залить в бак бензина, какое-то ничтожество вовсю разыгрывает перед нами белого шовиниста, причем самого дурного пошиба. А кассирша поджимает губы и торопливо крестится, избегая смотреть нам в глаза, когда сумма нашего чека достигает 66,6 доллара. Мы-то собирались найти где-нибудь поблизости ресторан или придорожное кафе, но после этих демонстраций, вернувшись в машину, решили, что лучше нам убраться отсюда подобру-поздорову. Меньше чем в миле от заправки мы заметили «Мотель 6»[25]
и зарулили на парковку. Постой оплачивается заранее, на ресепшене круглосуточно предлагается горячий кофе, а к нашему номеру ведет длинный стерильный коридор наподобие больничного. Мы прихватываем из багажника кое-что из предметов первой необходимости. Когда открываем дверь номера, видим, что комната затоплена уютным светом, в лучах которого даже такая безликая унылая обстановка воскрешает в душе сладкие воспоминания детства: простыни и пододеяльники в симпатичный цветочек туго заправлены за матрасы, частички пыли весело резвятся в потоке солнечного света, проникающего сквозь не до конца сдвинутые тяжелые шторы из зеленого плюша.Дети тут же обживают комнату, прыгают между кроватями, включают телевизор, выключают телевизор, пьют воду из-под крана. Потом мы обедаем, рассевшись на постелях, сухими хлопьями из коробки, и на вкус они очень даже ничего. После еды дети изъявляют желание ополоснуться, и я наполовину наполняю для них ванну. Затем выхожу из номера, чтобы присоединиться к мужу, а дверь оставляю приоткрытой на случай, если кто-то из детей позовет нас. Им обязательно требуется помощь в их маленьких умывальных ритуалах. По крайней мере, в том, что касается умывальных привычек, родитель временами ощущает себя проповедником канувшего в века сложнейшего религиозного культа. В нем больше ритуальности, чем разумного начала, верований, чем здравого смысла: колпачок с зубной пасты свинчивается вот так, пасту выдавливать надлежит вот эдак; от рулона туалетной бумаги следует отмотать вот такой длины кусок, не больше и не меньше, и чтобы как следует вытереться, сложи ее вот так или скомкай вот эдак; шампуня сначала столько-то отлей на руку и только тогда наноси на волосы; затычку из ванны вынимай, только когда из нее вылезешь, никак не раньше.
Муж уже разложил свою записывающую аппаратуру и сидит на улице у дверей нашей комнаты с микрофонным бумом наготове. Я устраиваюсь рядышком тихой мышкой, не желая своим присутствием исказить звук чего-нибудь, что он собрался записывать. Мы двое сидим на бетонном полу, скрестив по-турецки ноги и прислонясь к стенке спинами, чтобы дать им отдых. Мы открываем жестянки с пивом и сворачиваем самокрутки. В соседнем номере без устали и передышки лает собака. Из другого номера за три-четыре двери от нашего появляются мужчина с дочерью-подростком. Он крупный и медлительный; у дочки тоненькие как спички ноги, под наброшенным на плечи жакетом только купальник. Они направляются к припаркованному перед их дверью пикапу и забираются внутрь. От взрыка запущенного мотора собака в соседнем номере смолкает, затем снова разражается лаем, теперь более нервозным. Я потягиваю пиво и провожаю взглядом отъезжающий пикап. Вид этих двоих незнакомцев – отца с дочерью, мать отсутствует, – забравшихся в высокую кабину пикапа, чтобы отправиться, надо думать, в бассейн где-нибудь в соседнем городке, чтобы вечерком вволю поплавать, приводит мне на память что-то из сказанного Джеком Керуаком об американцах: насмотревшись на них, «так и не поймешь, что грустнее, звуки из музыкального автомата или от похоронной процессии». Возможно, слова Керуака относились не к американцам вообще, а только к тем, кого Роберт Франк фотографировал для своей фотокниги «Американцы». Мой муж еще несколько минут записывает, как собака надрывается лаем, пока его не призывают дети – у них что-то там не задалось с пастой и полотенцами, и нужна срочная помощь, – и мы оба возвращаемся в номер.
Я чувствую, что не засну, и, когда дети наконец укладываются в постели, я снова выхожу из номера, миную длинный коридор, подхожу к нашей машине и открываю багажник. Я зависаю над дорожным скарбом, набитым в наш багажник, и вдумчиво изучаю его содержимое, словно выбираю в предметном указателе, на какой странице открыть книгу.