Архив потерянных детей

В браке тяжело сберечь великодушие, подлинное, неиссякающее. И почти невозможно, если подразумевается, что твоему партнеру требуется отдалиться от тебя на шаг, если не сказать на тысячи миль. Знаю, что не проявила великодушия к будущему проекту мужа – этой его идее с коллекцией отзвуков прошлого. Признаю, что, безусловно, все это время старалась уколоть, морально отделать его. Проблема – моя проблема – должно быть, в том, что я все еще люблю его, во всяком случае я не смогла бы жить, не видя ежедневную хореографию его присутствия: его рассеянную, отчужденную, временами бесшабашную, но неизменно чарующую манеру расхаживать туда-сюда, когда он охотится на звуки, его скорбную мину, когда он прослушивает сделанные записи; его восхитительные длинные, смуглые, поджарые ноги и слегка сутулые плечи; маленькие завитки на затылке; и его движения, методичные и естественные, когда он утром варит кофе, монтирует звуковые фрагменты и иногда занимается со мной любовью.

Под конец действия Грэм пружиной сжимается, чтобы потом резко распрямить спину, и в момент, когда она выбрасывает вперед правую ногу, перенося вес на обутую в плоскую балетную туфлю сильную ступню другой ноги, чтобы снова послать себя вверх, я теряю сигнал интернета и шанс досмотреть остальное.

АЛЛЕГОРИЯ

Совсем не то мы ожидали увидеть, когда к вечеру того дня въезжали в Эшвилл. Мы-то по своему недомыслию и отчасти высокомерию считали, что увидим богом забытый городишко. Но нам открывается небольшой, полный жизни город. Идя по заботливо благоустроенной главной улице, с обеих сторон обсаженной вереницами здоровеньких саженцев, мы видим ухоженные фасады с красивыми витринами и зазывными вывесками, сулящими тучу возможностей, правда, не знаю каких – должно быть, возможностей красиво обставить воображаемую будущую жизнь. На террасах кафе сидят бледные юноши с длинными бородками и очаровательные девушки с пушистыми волосами и нежными веснушками в глубоких вырезах декольте. Мы видим, как они по очереди отпивают пиво из высоких мейсоновских банок, потягивая самокрутки, и философически хмурят лбы. Совсем как актеры в фильмах Эрика Ромера[48] – и тоже усердно делают вид, будто это совершенно в порядке вещей, чтобы они, такие юные и такие прекрасные, с видом умудренных знатоков глубокомысленно обсуждали вопросы нравственности, атеизм, математику и, кто знает, может, даже идеи Блеза Паскаля. На лавочках вдоль тротуаров в вялых, расслабленных позах посиживают наркоманы с брезгливо-надменными, как у верблюдов, минами, высоко держа картонки «Помогите на прокорм…» и нежно обнимая дюжих бульдогов. Мы видим престарелых, вставших на путь исправления «Ангелов ада», массивные кресты свешиваются с шей на поседевшую поросль груди. Видим огромные итальянские кофемашины в кафетериях, в их фырчащих недрах готовится правильный черный кофе. Любопытно, думаю я, какие дифирамбы спел бы родному городу Томас Вулф

[49], увидь он сегодняшний облик Эшвилла? Потом нам попадается вывеска книжного магазина, и мы заходим внутрь.

Уже с порога мы понимаем, что здесь проходит заседание книжного клуба. Мы в благоговейном молчании жмемся к стенке, стараясь держаться незаметнее, точно зрители, поспевшие только к середине второго акта и не желающие отвлекать публику. Наши дети находят низенькие скамеечки и усаживаются в секции детской литературы, а мой муж углубляется в секцию «История». Я же неспешно иду вдоль стеллажей, шажок за шажком приближаясь к центру зала, где проходит заседание. Они обсуждают довольно пухлый том, его экземпляр стоймя выставлен в центре стола, словно тотем. На постере рядом с книгой пропечатан лик мужчины-красавца, может, даже чересчур откровенного красавца: небрежно взъерошенные волосы, мужественное лицо бывалого, закаленного ветрами и непогодами бродяги, взгляд подернут печалью, в пальцах тлеет сигарета.

Хоть и стыдно признаваться, но такие мужские лица невольно вызывают в памяти когда-то любимые мной черты, черты мужчины, любви которого я, наверное, так и не удостоилась, но который, по крайней мере, оставил мне, прежде чем исчезнуть из моей жизни, чудесную дочь. Возможно, это лицо также наводит меня на мысль о будущих мужчинах, которых я когда-нибудь смогла бы полюбить и вызвать в них ответную любовь, но у меня не столько жизней, чтобы пробовать. В любом случае будущие мужчины бывают такими же, как бывшие. Мужчины, чьи комнаты по-спартански пустоваты, чьи футболки трогательно протерты вокруг горловины, чьи записки от руки испещрены меленькими каракулями – батальоны муравьишек в попытке выстроиться во что-то осмысленное, – потому что никогда не учились сносному чистописанию. Мужчины, чьи речи не всегда разумны, зато живы и занимательны. Мужчины, налетающие как стихийное бедствие, а потом исчезающие. Мужчины, оставляющие после себя вакуум, к которому меня невесть почему так тянет.

При всем обилии банальностей, с профессорским апломбом изрекает один из членов книжного клуба, автор все же умеет отдать должное реальному.