Первый состав, который я знал, был хорош, все последующие были лучше, а последний был прямо-таки замечательный. В первом составе были отдельные замечательные кобылы, например Залётная, Желанная-Потешная. В двух следующих бросалась в глаза поразительная по формам и однотипности группа кобыл от Прусака. В группе кобыл от Бычка были не только его дочери, но и дочери его сыновей. Эта группа была также очень типична и однотипна: почти исключительно гнедые, длинные, на превосходных ногах кобылы. Правда, многие из них, к сожалению, имели дефекты в спинах. Вскоре к ним примкнули дочери Хвалёного. Это были кобылы, лучше которых трудно и желать! Когда накопленный опыт позволил отобрать лучшее среди лучшего, в Дубровке было до 50 рысистых кобыл поразительных форм и замечательного происхождения – в каждой родословной было имя либо бегового рысака, либо выставочного, либо заводского. Этот последний состав я видел во время войны, когда служил в полтавской ремонтной комиссии. Дубровский завод производил в то время громадное впечатление. Таким маточным ядром мог обладать только завод, проработавший на коннозаводском поприще свыше четверти века и находившийся в руках знатока, работавшего идейно и по плану. Одними деньгами создать такой состав было нельзя, как нельзя было его и купить ни за какие деньги. Мы знаем, что в создании Дубровки деньги сыграли, конечно, свою роль, но всё же не они, а упорный труд, знание и талант великого князя и Ф.Н. Измайлова создали то ядро маток, которым справедливо восхищались все, видевшие дубровских кобыл того времени. Замечательно, что в этот период заводская работа в Дубровке была поставлена так, что даже представительницы Бычка имели если не хорошие, то вполне удовлетворительные спины. Словом, состав дубровских маток, несомненно, входил в элиту орловской рысистой породы.
В мою задачу не входит описание всех дубровских кобыл, да это и нецелесообразно. Описать же формы тех заводских маток, которые были лучшими и которых я лучше помню, будет и нетрудно, и небесполезно. Едва ли осталось много лиц, которые, как я, видели много раз Паволоку – мать Хвалёного, Комету – мать Вспыльчивого, Залётную – мать Быстролётного, Растрёпу – мать Бывалого и других кобыл-родоначальниц этого завода. Я опишу формы тех маток, которые родились не в Дубровском заводе, но прославились именно в нем. Все эти кобылы появились в первый период жизни завода. О других, не менее замечательных, говорить не буду, ибо их изображения напечатаны или они были описаны.
Много было превосходных кобыл в Дубровском заводе, но среди всех моей любимицей и самой замечательной по типу и формам была коробьинская Залётная. Что это была за кобыла! Таких теперь уже нет! Чтобы лишний раз полюбоваться на Залётную, бывало, отказываешься от вечернего чая у Измайлова и спешишь к балке неподалеку от маточного пригона. Там уже стонет журавль и в колоды наливают воду. Табун еще не пьет, но уже ходит неподалеку от колодца, на вершине балки, где приветливо шумят дубы и липы и заходящее солнце золотит их макушки. Наступление отдыха чувствуется во всем. Медленно ходит табун, устало передвигаются старые матки, дремлют на ходу сосуны, и табунщики с удовольствием думают об отдыхе после долгого дня в степи. Я брожу среди табуна и подолгу смотрю на кобыл. Только отойдешь от Залётной и встанешь перед Паволокой или Кометой, как откуда-то незаметно выныривает Залётная. В каждом табуне есть такие кобылы, которые как бы ищут общества людей: они всегда перед глазами, всегда на виду и, пощипывая траву, косят на вас своим умным глазом. Другие кобылы не выносят общества не только людей, но и лошадей, они ходят поодаль от табуна, стремятся уединиться и паслись бы в одиночку, если бы им позволили табунщики. Все это впервые я наблюдал в Дубровке, а потом много раз проверил эти наблюдения у себя и в других заводах. Когда вдали показывается почтенный, старый Алексей Максимович Быков, табун уже знает, что настало время возвращаться домой, и медленно начинает подходить к водопою. Тут у самой колоды стоят конюхи, Быков глазом хозяина осматривает подходящих кобыл. Впереди идет, конечно, Залётная. Особенно любовно посмотрев на эту кобылу – любимицу старого Коробьина, Алексей Максимович спрашивает табунщиков, все ли благополучно, нет ли захромавших жеребят, нет ли больных кобыл, и, получив успокоительный ответ, дает знак принимать табун на пригон…