Архив шевалье

Члены приемной комиссии просто каталась по полу от смеха, когда Гена на полном серьезе читал им стихи Маяковского «О советском паспорте». Они восприняли это как мастерски подготовленную пародию – и чем серьезнее давил Гена на самые сокровенные строчки, тем глубже впадали в истерику члены комиссии.

– У вас дар, молодой человек, – говорил, вытирая слезы, пожилой председатель комиссии. – Я в жизни не видел, чтобы так талантливо и тонко пародировали Маяковского. И ведь ни один мускул у него не дрогнул… А уж когда он «вынимал из широких штанин» – я думал, что у меня сердце от смеха остановится! Это второй Леонов…

Гена восторги комиссии понял не сразу, а когда понял, стал внимательно разглядывать себя в зеркало и оттачивать умиливший профессуру контраст. Он любую актерскую задачу решал максимально серьезно и искренне. И чем серьезнее он был, тем смешнее получалось.

– У вас потрясающая органика, – говорили ему опытные учителя. – Вы клоун от Бога. Пьеро! Хорошим клоуном стать нельзя. Им можно только родиться.

Гена проводил в училище по двенадцать часов в день. Он жил буквально в двух шагах от него, в районе Арбата, в однокомнатной кооперативной квартире, которую купил для него отец. И поэтому половина курса ходила к нему пить чай, а потом все вместе снова шли на занятия, а ночью – на дискотеку. Гена учился танцевать брейк и классно пародировал своих педагогов.

– Ген! Покажи Ульянова! – просили однокурсники.

Гена характерно поджимал губы, превращая рот в тонкую изогнутую линию, чуть выпячивал челюсть и на глазах превращался в Михаила Ульянова. Потом делал знакомый рубящий жест рукой и, гневно сверкая глазами, орал:

– А ну, бабы, закрой слух!

Потом пили водку и спорили об искусстве, иногда о политике. Гена знал, что его организм с водкой не дружит, но отставать от товарищей не хотел и пил с ними на равных, отчего по утрам его жутко мучило тяжелое похмелье.

В этот день похмелье было особенно невыносимым. Гена принял ледяной душ, но легче не стало. Он хорошо понимал, что пиво с утра – это прямой путь к алкоголизму, но, в сотый раз зарекаясь от ночного пьянства, он столь же точно по собственному опыту знал, что хороший глоток «Жигулевского» или «Бархатного» спасет его разламывающуюся на части голову.

Гена надел спортивные штаны, легкую куртку и вышел на Арбат, который оказался на диво пустынным и тихим.

«Что за лихомань? – подумал Гена.

Он подошел к киоску, где всегда продавали пиво в разлив, причем при отсутствии тары с удовольствием отпускали его в целлофановом пакете. Киоск был закрыт. Гена в ярости пнул по его металлическому каркасу и с удивлением услышал гулкое:

– Кто там? Нету пива! Не завезли сегодня.

Внутри кто-то был, и Гена смело шагнул к двери киоска.

– А где есть? – спросил он мордатого мужика, который сидел на перевернутом деревянном ящике и пил из термоса дымящийся чай.

– А кто его знает! – ответил мордатый. – Сегодня, может, и во всей Москве пива нет!

– Чума в стране, что ли? – пошутил Гена, с трудом изображая хорошее настроение, которое в действительности отсутствовало.

– Точно! Чума! В-о-о-н глянь-ка. – Мужик показал в открытую дверь в сторону Садового кольца, и Гена Скорочкин увидел два танка, перекрывающих выход на Садовое.

– Ни фига себе! – вырвалось у Гены. – Танки! А что случилось? Война?

– Хуже! Эти, что в правительстве сидят, между собой сцепились. Власть никак не поделят! Вот дело до танков и дошло!

В этот момент ухнуло, и с задержкой на долю секунды раздался взрыв. Тут же прозвучал второй танковый выстрел, а потом залп из нескольких стволов. Эхо танковых выстрелов еще не успело затихнуть, как в морозном, прозрачном для звуков воздухе, будто сорвавшиеся с поводка взбеленившиеся шавки, зашлись в лае многочисленные автоматы и пулеметы.

Гена вдруг повеселел лицом и хлопнул продавца пива по плечу.

– Не хотите ли вместо пива поправиться запахом пороха? – театрально спросил он. – Слабо со мной?

– А зачем? – лениво возразил продавец. – Я пиво не пью. Одно пучеглазие от него. А стрельбы насмотрелся по самое не балуй. В Афгане. Да и тебе не советую. Когда в городе такая стрельба – это, парень, к большой крови. Не ходил бы ты…

Гена снова улыбнулся, помахал рукой и быстрым шагом пошел по Арбату. Возле танков его остановили высокие ребята в камуфляже и в надвинутых на глаза шлемах.

– Куда, парень? Там опасно.

– Да я только через дорогу. Я во-о-он в том доме живу. – Гена указал на дом, находящийся по другую сторону Калининского проспекта. – Понимаете, у меня ключи от квартиры, а мама уже полчаса как ждет, домой попасть не может. Я мигом…

Офицер строго посмотрел в честные Генкины глаза, смерил взглядом его малорослую фигуру и, вздохнув, кивнул:

– Давай, только быстро! Грибулин! Проводи парня. До подъезда.

Гена и молодой сержант, который явно впервые был в такой переделке и потому интуитивно прижимал голову при каждой отдаленной очереди, бегом двинулись в сторону проспекта, быстро пересекли его и оказались перед жилым домом, на который указал Скорочкин.

– Дальше я сам, – предложил он.