Архив Шульца

В субботу он поехал в магазин Nordstrom покупать модную одежду и дезодорант Issey Miyake. В воскресенье без пяти семь уже пытался запарковаться, но там было столько машин, что пришлось долго кружить вокруг квартала. Это был типичный калифорнийский дом в мексиканском стиле, выкрашенный в песочные тона. Двери и окна были открыты настежь. Внутри гудела по-летнему одетая толпа. У каждого в одной руке был пластиковый стаканчик с белым вином, в другой – бумажная тарелка с сыром, орехами и сельдереем. Он не знал никого.

– Меня пригласила Камила, – обратился он к немолодому человеку в легком белом пиджаке, голубой рубашке и красном галстуке. Он выглядел чуть более респектабельно, чем остальные.

– Камила? – человек огляделся. – Где-то здесь. Пройдитесь по комнатам.

Остальные комнаты были заполнены примерно такой же толпой. Камилу он нашел не сразу.

– Молодец, что пришел, – сказала она и тут же куда-то умчалась.

Шуша налил себе вина в пластиковый стакан, наполнил бумажную тарелку сыром с орехами и сельдереем и начал ходить кругами по кольцевой анфиладе комнат. Его поразило отсутствие книг и обилие живописи в том стиле, который у художников-халтурщиков в Москве назывался “нежняк”. В какой-то момент всех пригласили в самую большую комнату, где стоял человек в белом пиджаке с микрофоном в руке. Он постучал пальцем по микрофону.

– Всем слышно? – спросил он. – Тогда начинаем. Все вы, конечно, знаете, что в людях живет вечное стремление к справедливости. Я думаю, что как раз это стремление показывает нам, как жизненно необходима справедливость для всех людей, кто бы они ни были и где бы они ни жили. В рамках всемирной общины Бахаи система мирового порядка Бахауллы уже проведена в жизнь как модель…

Шуша стал осторожно пробираться к выходу. Камила была вычеркнута из списка.

Через две недели он решился пригласить Бренду на концерт Стинга. Она согласилась. В тот вечер Стинг был в ударе. Когда он запел “I hope the Russians love their children too”[70], Бренда с интересом посмотрела на Шушу. Он успокаивающе кивнул.

После концерта он повез ее домой. Подъехав к подъезду, сказал, не особенно рассчитывая на успех:

– Не хочешь пригласить меня на чашку чая?

Она серьезно посмотрела на него и сказала:

– О’кей.

Когда они пили чай, сидя на жестких пластмассовых табуретках в ее маленькой белой стерильной кухне, она все с тем же серьезным видом произнесла:

– Если ты планируешь заниматься со мной сексом, у меня два условия. Первое, – она достала из сумочки и протянула ему упаковку презервативов. – Второе, спать ты пойдешь домой, я люблю спать одна. Принимаешь мои условия?

Конечно, он их принял, и конечно, в этом процессе ему не хватило важного элемента – игры. Примерно такими же словами три не знакомые между собой, полностью ассимилированные иммигрантки из России объясняли Шуше, почему у них никогда больше не будет отношений с американскими мужчинами:

– У них нет ощущения драмы.

Русским в Америке не хватает драмы, а с точки зрения американцев и европейцев в русских ее слишком много. Когда Шуша спросил знакомого немецкого поэта, почему он расстался со своей русской женой, тот ответил:

– Все любят русские романы, я тоже их люблю, но жить в русском романе я не могу. Это бесконечная драма.

Тут Шуша наконец понял, чего ему не хватает, – русского романа. Татьяны Лариной. Наташи Ростовой. Настасьи Филипповны, роль которой периодически пыталась исполнять Рикки.

“Где мой дневник? – подумал он. – Я уже много лет ничего не записывал. Может, это и есть мой русский роман?”

Он начал рыться в коробках, все еще не разобранных после переезда. Через полчаса дневник нашелся. Сначала попадались записи снов. В основном о смерти. Правильно, русский роман всегда о смерти. Потом наткнулся на запись от 11 декабря 1978 года.