Архивное дело

После ночного дождя солнечное утро выдалось ослепительно чистым и по-осеннему грустноватым. Кротов осторожно вел мотоцикл по травянистой обочине проселочной дороги, раскисшей от грязи. Тянувшиеся вдоль проселка желтые березы роняли на мокрую траву крупные пятаки осыпающихся листьев. Неторопливо миновали Ерошкину плотину и проехали мимо разрытого захоронения. Покачиваясь в коляске, Бирюков мысленно «проигрывал» план предстоящего разговора с Половниковым.

Езда от Березовки до Серебровки даже на малой скорости заняла не больше пятнадцати минут. Кротов хотел сразу подъехать к Половникову, но Антон предложил ему оставить мотоцикл у своего дома, чтобы не привлекать к усадьбе Федора Степановича внимание чрезмерно любопытных селян, способных, вроде Торчкова, на разные кривотолки.

Когда Бирюков с Кротовым вошли в ограду половниковского дома, Федор Степанович возле небольшого верстачка у крыльца насаживал на гладко выструганный новый черенок трехрожковые вилы. Антон давно не видел Половникова и невольно про себя отметил, как сильно тот постарел за последние годы. Возрастом, насколько знал Бирюков, Половников был чуть постарше Кротова, но выглядел он значительно старее деда Лукьяна Хлудневского. Некогда огненно-рыжие волосы, прикрытые до ушей картузом, на висках и затылке стали сивыми, а исконопаченное коричневыми крапинками круглое лицо вдоль и поперек исполосовали несметные морщины. Основательно поседели и обвислые, на белорусский манер, усы. Пожалуй, только почерневшие от кузнечной работы руки, с большими узловатыми в суставах пальцами, да неизменный залоснившийся кожаный картуз на голове остались прежними, будто время совершенно не коснулось их. Одет Половников был в застегнутую на все пуговицы клетчатую рубашку из плотной материи. Поверх рубахи — стеженая телогрейка без рукавов. Голенища больших сапог скрывались под широкими штанинами вылинявших парусиновых брюк. В ответ на приветствие Кротова старик односложно буркнул «Добрыдень» и, не обращая внимания на посетителей, сосредоточенно стал забивать в вилы крепежный гвоздь.

— Сенцом, Федя, надумал заняться? — дипломатично осведомился Кротов.

— Не, картоху пора копать, — опять пробурчал Половников.

— А мы вот с начальником районного угрозыска Товарищем Бирюковым хотим с тобой побеседовать. Как ты на этот счет смотришь?..

— Коль пришли — беседуйте. В огород соваться пока рано — ботва у картохи мокрая, — более многословно ответил старик.

— Знаешь, Федя, что нас интересует?.. — снова закинул удочку Кротов.

— Скажете — буду знать.

Бирюков решил взять инициативу разговора в свои руки:

— Мы вчера, Федор Степанович, хотели с вами повидаться, но вас не оказалось дома.

— Мне Шура Сластникова говорила, что вы показывали ей бумагу на мой арест.

— Что-о-о?! — удивился участковый. — Опомнись, Федя! Иль Шуру не знаешь? У нее, как говорится, язык без костей. Она тебе наплетет лаптей про арестантов.

Половников промолчал.

— Нет, Федор Степанович, никто вас арестовывать не собирается, — снова заговорил Антон. — Приходили мы, чтобы поговорить о первом председателе Березовского колхоза. Знали вы Жаркова?..

Выражение лица Половникова ничуть не изменилось. Все с тем же замкнуто-мрачным видом он буркнул:

— Ничого я об нем не ведаю.

— Как так, Федя? — вновь вклинился Кротов. — По имеющимся у нас сведениям, Афанасий Кириллович водил постоянную дружбу с твоим отцом.

— Дак, это с отцом. Не со мной.

— Но ты ведь много раз видел Жаркова.

— Я тады совсем мальцом был.

— А кто молотобойцем в кузнице работал?

— Ну, дак и что из того?

— А то, что «малец» в ту пору ты уже был не малый.

— Ну, дак и что из того?

— Федор Степанович, — настойчиво сказал Антон. — Мы ведь ни в чем вас не обвиняем, не подозреваем. Собственно, и преступления-то никакого нет. Нам надо выяснить некоторые обстоятельства таинственного исчезновения Жаркова. Помните, как он последний раз, перед исчезновением, приезжал к вашему отцу?

Половников будто не услышал вопроса.

— Федя, не бери грех на душу, — с самым серьезным видом проговорил Кротов. — На том свете тебе это не простится.

Конопатое лицо Половникова густо покраснело, а обвислые и без того усы совсем поникли. Старик растерянно посмотрел на участкового и, сложив в щепотку огрубелые, с толстыми бугристыми ногтями, пальцы, торопливо перекрестился:

— Истинный Бог, Михаил Федорыч, в смерти Жаркова моего греха нет.

— Ну, а в чем дело? Почему каждое слово из тебя надо вытягивать клещами?

— Дак, я уже молвил, что ничего особенного не ведаю, — с прежним упрямством повторил Половников, однако теперь в его голосе вроде бы просквозила неуверенность.

— Нам что-то особенное и не нужно, — стараясь приободрить старика, сказал Бирюков.

— А чого вам надо?

— Почему Жарков в последний приезд оставил у вас костыли? — почти наугад спросил Антон.

— Они моему папашке принадлежали.

— Но ведь Жарков на них ходил?..

— Ну.

— Почему же оставил?

— Дак, мы с папашкой железную протезу на шарнирах ему сделали, — после длительного молчания хмуро проговорил Половников.

«Вот оно что!» — промелькнуло у Антона, но он очень сдержанно уточнил: