Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни

Я почувствовал это, лишь только забрезжил рассвет, – ощутить удается всегда, если перестаешь обращать внимание на окружающий мир. Что-то едва уловимое и глубокое сместилось в воздухе вокруг меня. Даже с завязанными глазами я ощутил бы эту перемену – то, как ветры и течения энергии, которые мы называем магией, начали дуть порывами и менять направление, подгоняемые светом поднимающегося солнца.

Я был не настолько близок к любому из Путей в царство Феерии, чтобы почувствовать, открылись они или нет, но если рассуждать логически, то должны были открыться. Восход солнца имеет тенденцию рассеивать и растворять паттерны магической энергии, и не потому, что магия по сути своей сила ночи, а потому, что рассвет – сила новых начал и обновления.

Каждый рассвет неизбежно разрушает творимые до рассвета чары. А заклинание, столь обширное, что им, словно одеялом, удалось укрыть, упрятать Феерию от мира смертных, уже в силу этого должно быть тонким и непрочным. И когда солнце ударит в него, эффект окажется таким же, как если направить несметное количество увеличительных стекол на старую газету. Она потемнеет, сожмется и рассыплется в прах. Воображение рисовало ужасные картины: самые мрачные существа Феерии внезапно валом валят из каждой тени, пустынной аллеи, заброшенных зданий города. Вообще-то, воображение могло бы заняться и более приятными вещами, например пофантазировать о весьма расположенных к тебе женщинах и тому подобном.

Молли вышла на палубу и встала рядом со мной, глядя вперед. Я искоса взглянул на нее. Восходящее солнце за нашими спинами окрашивало волосы девушки золотом, но лицо оставалось в тени. Она уже не казалась такой юной.

Не поймите меня превратно: не то чтобы ее волосы вдруг поседели, а зубы выпали. Но от Кузнечика всегда исходило ощущение энергии, жизни и простой радости. Так она была устроена «по умолчанию», и я раньше не понимал, насколько это мне нравилось в ней.

Сейчас ее голубые глаза выглядели усталыми и настороженными. Она не любовалась красотой жизни, как делала это прежде. Ее глаза словно выискивали опасности – и поблизости, и впереди по курсу, – они отяжелели от напряженного внимания и сделались мудрыми от боли, и в них появилось гораздо, гораздо больше стали, чем мне доводилось видеть раньше.

Месяцы тренировок с Леанансидхе и уличные войны дают такой эффект.

Возможно, веди я себя в свое время посуровее с Кузнечиком, все последующее не обернулось бы для нее таким шоком. Возможно, сосредоточься я на других аспектах ее обучения, она лучше подготовилась бы к неприятностям.

Возможно, возможно, возможно – все это самообман. Глаза Молли в любом случае рано или поздно стали бы такими – как стали такими же мои.

Наша работа не очень ласкова к детям.

– Я говорила вам, – сказала Молли, не поворачиваясь ко мне. – Это в прошлом. Оставьте его там.

– Подслушиваешь мои мысли, детка?

Уголки ее рта слегка дернулись.

– Только когда хочу услышать рев океана.

Я улыбнулся. Мне это нравилось гораздо больше, чем все «сэр Рыцарь», которыми меня потчевали последнее время.

– Как много вы можете мне рассказать? – спросила она.

Я на мгновение заглянул в ее глаза, пока она смотрела вперед, и решился.

– Все, – сказал я негромко. – Но не сию секунду. У нас есть приоритеты, на которых надо сосредоточиться в первую очередь. Мы обсудим детали, когда разделаемся с ближайшей угрозой.

– Мэйв? – спросила Молли.

– И остров. – Я рассказал ей об опасности, грозящей Духоприюту, не вдаваясь в подробности о целях существования острова. – В общем, если я все это не остановлю – БАБАХ.

Молли нахмурилась:

– Не могу представить, как вы можете остановить какое-то событие, если не знаете, кто собирается это сделать, а также где и когда оно должно произойти.

– Если проблема проста и легка, для ее решения не нужны чародеи, – заметил я. – Невозможное мы делаем немедленно. Невообразимое займет чуть больше времени.

– Я серьезно, – сказала она.

– Я тоже, – ответил я. – Выше нос. Мне кажется, я знаю нужного человека, с которым можно потолковать.

Половина солнечного диска взошла над горизонтом, когда показался силуэт Чикаго. С минуту я наслаждался великолепным зрелищем. Глупо, знаю, но это мой город, а я отсутствовал, казалось, целую жизнь. Приятно видеть осеннее солнце, сверкающее на стекле и стали.

Потом я почувствовал напряжение и оттолкнулся от носового ограждения, на которое облокачивался. Какое-то время я очень внимательно осматривался вокруг. Не знаю, что включило мои инстинкты, но с ними сейчас происходило то же самое, как когда они раз за разом узнавали о том, что Мэб вот-вот затеет очередное покушение на мою жизнь, так что игнорировать их я не мог, даже если бы захотел.

Я ничего не увидел, но вдруг услышал – жужжащий звук небольших, но весьма мощных моторов.

– Томас! – крикнул я, стараясь перекрыть фырканье двигателя «Жучка-плавунца».

Я указал на ухо и сделал круговое движение кистью руки.