Затем в воде началось какое-то волнение, и снизу появилось еще больше уродливого зеленого света. Вода внезапно взметнулась, потревоженная чем-то под поверхностью, и Акулья Морда ракетой вылетел из глубины. Его сумасшедшая накидка из ошметков рванья развернулась вокруг него немыслимым облаком, которое словно вздулось из щупалец. Он повернул свое безглазое лицо ко мне – именно ко мне, а не к Кэррин и не к Эрлкингу – и издал столь громкий вой ярости, что вода на пятьдесят футов во всех направлениях завибрировала и заплясала в такт с ним.
И волна чистой, жестокой, ослепляющей, тошнотворной боли накрыла поверхность озера Мичиган.
Внезапно я исчез с заднего сиденья мотоцикла Кэррин. Теперь я оказался подвешен в воздухе и весь наполнился сплошной болью.
Я открыл глаза и, очумевший, осмотрелся вокруг. Голая, вымерзшая земля. Холодное серое небо. Мои руки и ноги были вытянуты в виде буквы «Х». Их покрывал толстый слой льда цвета глубокого синего неба, и лед же удерживал их вдоль чего-то, что казалось старым узловатым деревом. Мои мышцы и сухожилия во всем теле, казалось, вот-вот разорвутся. Удары собственного сердца ощущались мучением. Мое лицо горело, открытое холоду столь жуткому, что он даже мне причинял боль.
Я пытался закричать, но не мог. Вместо крика вышел какой-то булькающий стон, и я закашлялся кровью, выбрасывая ее в морозный воздух.
– Ты знал, что это случится, – произнес голос, голос, который до сих пор заставлял мое тело дрожать в резонанс, нечто простое и стихийное, не заботящееся о том, сколько времени оно мучает меня. – Ты знал, что этот день наступит. Я то, что я есть. Ты то, что есть ты.
Мэб появилась в поле моего зрения слева. У меня едва хватало сил фокусироваться на ней.
– Ты видел, что произошло с моим предыдущим Рыцарем, – сказала она и начала медленными шагами приближаться ко мне.
Я не хотел доставлять ей удовольствие, но ничего не мог поделать: я услышал, как издаю слабенький звук, почувствовал, как делаю крохотное усилие, стремясь пошевелиться или удрать. От этого ее широкие глаза мгновенно вспыхнули.
– Я дала тебе силу для определенной цели, и эта цель достигнута.
Она медленно повернула ладонь и показала мне то, что держала в руке: маленький металлический шип, слишком крупный для швейной иглы, но слишком тонкий, чтобы быть гвоздем. Она подошла ко мне еще ближе, катая заостренную граверную иглу между двумя пальцами, и улыбнулась.
Концы ее пальцев прошлись по моей груди и ребрам, и я вздрогнул. Она вырезала слово «слабак» на моем теле десятками алфавитов и на сотнях языков, гравируя его на моей плоти, ладонях, подошвах – целые мили шрамов.
Я хотел, чтобы этому наступил конец. Хотел, чтобы она убила меня. Она наклонилась – вплотную к моему лицу.
– Сегодня, – выдохнула она, – мы начнем гравировать твои зубы.
Холод охватил меня, вода текла в мой рот, хотя я пытался воспрепятствовать этому. Какая-то часть ее просочилась через мои потрескавшиеся губы. Еще больше воды вылилось через ноздри и текло долго, потом замерзнув и мало-помалу раздвинув мои челюсти. Мэб наклонилась ко мне, подняла гравировальную иглу – и, когда этот инструмент начал царапать мои резцы, я уловил легкий запах окисления…
Запах окисления. Ржавчины.
Ржавчина означает сталь – никто из фэйри, которых мне доводилось видеть, не считая Матери-Зимы, не способен к ней даже прикоснуться.
Нет, это не происходило со мной. Это было ненастоящее. Боль была ненастоящая. Дерево было ненастоящим. Лед был ненастоящим.
Но… я продолжал их чувствовать. Я мог чувствовать и что-то за ними, волю, которая не являлась моей волей, навязывавшую мне идею боли, образ беспомощности, тяжелый, как свинец, страх, горький яд безнадежности. Это была психическая атака, равных которой я прежде никогда не испытывал. Те, через которые я проходил прежде, по сравнению с этой были бледной тенью.
– Ннннгггг, – простонал я.
А потом сделал глубокий вдох. Нет, не так закончится моя жизнь. Это ведь не реальность. Я был Гарри Дрезденом, чародеем Белого Совета, Рыцарем Зимы. Я лицом к лицу сражался с демонами и монстрами, бился с Падшими ангелами и оборотнями, воевал с колдунами, и со злодейскими культами, и с такими существами, у которых и названий-то не было. Я бился на земле и море, в небесах над моим городом, на древних руинах и во владениях духов, о которых большинство людей даже не подозревают. Я ношу шрамы, заработанные в десятках сражений, моими врагами были сущие кошмары, и я обрушил темную империю ради одной маленькой девочки.
И будь я проклят, если сдамся какому-то подонку Иному и его подручному экстрасенсу. Сначала – слова. Черт возьми, почти все начинается со слов.
– Я, – выдохнул я, и внезапно мой рот очистился ото льда. – Я Гарри… – дышал я с трудом, и боль удвоилась.
А я рассмеялся. Еще бы – какой-то урод, никогда не любивший настолько, чтобы познать горечь потери, будет рассказывать мне о боли!
– Я ГАРРИ БЛЭКСТОУН КОППЕРФИЛД ДРЕЗДЕН! – взревел я.