Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник

Окружавшие нас эйнхерии, смеясь и распевая песни, бросали штурмовые винтовки и хватались за мечи и топоры. К ним присоединилась еще одна группа с ящиками из какого-то прочного композита, битком набитыми взрывчаткой. Я понял, что это взрывчатка, когда брикеты начали раздавать окружающим вместе с маленькими детонаторами в трубчатой оболочке, и эйнхерии зажимали их в зубах, будто кубинские сигары.

– Какого черта? – испугался я. – О чем они только думают?

– О том, что великаны вот-вот врежутся в это здание и оно обрушится вместе с нами, – объяснил Эбинизер.

– И что нам теперь делать? – спросил я.

Старейшина Кристос мягкой поступью подошел к нам и устремил твердый взгляд на приближавшихся йотунов. Он тяжело дышал, а его лицо выглядело измученным и серым.

– Все готово, – сказал он Эбинизеру.

– Хорошо. – Мой дед подался вперед и всмотрелся в ближнюю часть парка. – Выиграй мне немного времени, Хосс.

– Я? – пискнул я.

– Угу. Иначе нам конец, – флегматично сказал он. – Это огненные великаны. Если не остановить их на подходе, они сметут нас, и город превратится в обжигательную печь, а титанша будет сидеть сложа руки, смотреть на все это и хохотать.

К тому времени я уже чувствовал, как дрожит земля под ногами йотунов, непропорционально короткими и широкими, если сравнивать со ступнями человека. Казалось, это не шаги, а первые толчки землетрясения.

– Карлос, прикрой, – велел я. – Не хочу растрачивать энергию.

Не говоря ни слова, Рамирес вскинул левую руку, и передо мной возник зеленоватый диск, дрожавший, словно рябь на воде. В него тут же угодил заряд картечи, выпущенный кем-то из осьмиконгов. Буквально секунду назад он изрешетил бы меня, но теперь отскочил от щита веером мелкой шрапнели.

Тем временем йотуны приблизились. Теперь нас разделяли двести ярдов.

Я поднял правую руку с зажатым в ней посохом и набрался сил, тронув ту холодную, порочную крупицу Зимы, с которой был теперь неразлучен.

Сто пятьдесят ярдов.

В глубинах своего существа я коснулся резервуара с Огнем Души, дарованного мне много лун тому назад. Огонь Души – чистейшая сила Сотворения, оставшаяся от рождения самой Вселенной. Ею владеют ангелы, и один из них наделил меня запасом, которого должно хватить на всю жизнь. Огонь Души не добавляет мощи заклинаниям, но благодаря ему магия становится более реальной. Как и сама сила Сотворения, Огонь Души предназначен для созидания и защиты, а мой замысел включал в себя и то и другое, причем в промышленных масштабах.

Сотня ярдов.

Я засветился холодным синим светом, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать на себя огонь всех до последнего осьмиконгов на поле боя. Щит Рамиреса сиял все ярче и ярче, отражая свинцовые гранулы, градом летевшие мне в лицо и грудь. Я старался не вздрагивать, но это было непросто.

– Дружище, – выдохнул Карлос, – давай уже.

Пятьдесят ярдов.

Усилием мысли я объединил мощь сердца Зимы с силой Огня Души, и голова чуть не лопнула от боли, когда эти энергии встретились и, напитываясь друг другом, стали разрастаться в ураган, ограниченный пределами моей черепной коробки. Ногти заиндевели, посох покрылся льдом на пару футов по обе стороны от сжимавшей его руки, и, когда стужа Зимы столкнулась с духотой летней ночи, от всего тела повалили клубы пара. Я указал посохом на землю близ шедших в атаку йотунов и провозгласил:

– Infriga!

Из самой сердцевины моего существа выплеснулась сила, которая наполнила древний дуб чародейского посоха и, направляемая рунами и символами, растеклась по всей его длине. Верное оружие дернулось, как дергается высоконапорный шланг пожарной машины, и, чтобы удержать его, пришлось ухватиться за него обеими руками и до предела напрячь мышцы, в то время как руны наполнялись тем же ярким золотисто-зеленым огнем, что светился в глазах Альфреда на Духоприюте.

Синеватое копье видимой, осязаемой и абсолютной стужи устремилось к йотунам, со свистом рассекая ночь. Летний воздух протестующе взвыл от дикого перепада температур, а меня окутало туманно-паровое облако. Морозный луч ударил в землю перед подступающими великанами, и там, где он коснулся травы, выросла совершенно прозрачная ледяная стена толщиной в двадцать футов, а высотой во все тридцать, изгибающаяся вперед, будто волна океанского прибоя.

Завывая в унисон с ночным воздухом, я провел этим лучом слева направо, чтобы преградить дорогу приближавшимся йотунам, и те по инерции врезались в ледяную стену с силой товарного состава. Удар, еще удар, оглушительный рев, и прозрачный лед покрылся причудливой паутиной трещин.

Но стена выстояла.