Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник

…Вспышки красного света. Следом грохот разрушений. Всякий раз эти вспышки окрашивают в кроваво-малиновый цвет пыльную ночь и ясное небо – все, за исключением непокорного ледяного столба.

…На тротуаре – перевернутая детская кроватка, внутри – красные пятна.

Боже мой.

Вот что будет сниться мне в кошмарах много-много лет.

Где-то в глубине души я понимал, что масштаб событий становится историческим, что ими управляют силы и обстоятельства, совершенно неподконтрольные какому-либо одному человеку.

Но, спрашивая, чья это вина, я видел лишь свое отражение в мутных зеркалах окон разрушенных домов, глядевших на меня с безмолвным упреком. Я понимал всю иррациональность этого вывода, но ничего не мог поделать.

Меня наделили силой. С помощью этой силы достойный человек защитил бы тех, кто оказался беззащитен.

Слишком многие нуждались в моей защите, но не получили ее. Я их подвел.

Когда мы проезжали мимо той кроватки, я видел, как Мёрфи провожала ее взглядом. Видел ее лицо.

Она чувствовала то же самое, что и я.

Мы оба заблуждались, обвиняя себя. Но легче от этого, черт возьми, не становилось.

Я огляделся. По лицу Баттерса, оставляя серые полоски на запыленном лице, струились слезы. Волки ступали, понурив голову, настороженные и несчастные. Один только Саня, спокойный и отстраненный, воспринимал всю эту жуть со стоицизмом, но даже у русских имеются свои пределы, и лицо его окаменело от душевных мук.

Эта боль терзала всех нас.

Потому что мы подвели тех, кого должны были защитить.

Все это время Зима взывала ко мне. Холод притупил бы эмоции, снял тошноту, вернул разуму спокойствие, остроту и рациональную ясность. Я мог бы принять помощь Зимы и забыть о боли. Хотя бы на какое-то время.

Но в самой глубине моего существа укоренилось твердое осознание неоспоримой истины.

Есть то, что должно причинять боль.

Есть то, от чего у тебя должны остаться шрамы.

Есть то, что должно сниться тебе в кошмарах.

Некоторые образы должны впечататься в память.

Ведь только так ты запомнишь, что нужно дать отпор тем, кто несет смерть и разрушения, прежде чем они доведут ситуацию до такого предела.

Для некоторых слова «не допустим повторения» значат больше, чем для других.

Поэтому я сидел за спиной у Мёрфи и держался на почтительном расстоянии от успокоительного холода Зимы. Я понимал, что эта боль останется со мной на всю жизнь, изрубцует мне душу, изменит меня раз и навсегда.

Пусть это произойдет.

Я терпел эту боль.

Смотрел и запоминал.

И вокруг нас закипал гнев.

Это не метафора. Гнев превратился в материальную сущность. Он висел в воздухе, такой же заметный и реальный, как музыка, как чистый и пронзительный аромат озона. Глядя на нас, мужчины и женщины понимали, что мы несем возмездие тем, кто пришел в наш город.

И те, кто чувствовал этот гнев, следовали за нами.

Оглядываясь, я видел молчаливое, мрачное, решительное воинство: мужчины, женщины, сколько-то полицейских, пара бывших военных в форме, дождавшейся экстренного случая. Некоторые походили на бандитов с большой дороги, но теперь они были просто люди. Обычные люди, решившие, что все, хватит, пора браться за оружие.

А над нами и вокруг нас шествовал под моим ментальным стягом маленький народец, всегда невидимый, если не считать крылатых теней, которые замечаешь краем глаза, и проблесков их крошечного оружия.

В ночи были и другие создания. При дворе Зимы предостаточно кошмарных тварей, монстров и всевозможных хищников, ежевечерне бродящих по темным переулкам Чикаго. Я чувствовал, как они откликаются на зов моего разума, как снуют по крышам и подворотням, как собираются под знаменем Зимнего Рыцаря, готовые служить моей цели.

Мои спутники тоже начали обращать внимание на толпу, что росла у нас за спиной. Они замечали крылатые тени, время от времени слышали в тенях навевающее ужас маниакальное хихиканье и ощущали присутствие чудовищ, которых держал на поводке мой разум.

Уилл и Альфы старались не смотреть мне в глаза. На физиономии Баттерса читалось благоговение, граничащее с откровенным испугом. Мёрфи бросила взгляд на нашу армию, на меня, решительно выпятила подбородок, коротко кивнула и вновь отвернулась к дороге.

Вот каково это, быть Зимним Рыцарем. Именно для таких случаев и учредили эту должность.

– Боб, – сказал я самым замогильным тоном, – что слышно на радиоволнах?

– Из города – почти ничего, – кротко и послушно ответил череп. – Глаз Балора продолжает выжигать нашу пехоту. Разведчикам приходится тащить собранную информацию в командные пункты, откуда ее распространяют, а насколько широко – понятия не имею. Гм… Для туристических открыток понадобятся новые снимки горизонта: по всей видимости, Этне идет по Лейк-Шор-драйв и под корень сносит все здания на своем пути.

– Мэб заняла позицию у «Облачных врат», верно?

– Похоже на то, босс.

– Разумный выбор, – кивнул я.

– Почему? – спросила Мёрфи.

– Во многих отношениях «Облачные врата» – это сердце Чикаго, и энергия города будет там наиболее сильна, а это серьезная подпитка. Обилие топлива для магии.

– Включая глаз Балора? – уточнила Мёрфи.