И сбросил чары Зимы, сплетенные для меня Зимней Леди по имени Молли.
Я почувствовал, как сознание отступает по черному тоннелю – туда, где я положил на дощатый настил Моллину печатку с опалом, прочь от волшебного конструкта-доппельгангера, распадавшегося на эктоплазму, – вливается в камень перстня, нащупывает ниточку, ведущую к моему мозгу, и стрелой переносится обратно в настоящее тело.
Мои глаза распахнулись. Я лежал за рубкой «Жучка-плавунца» – там же, где спрятался от Эбинизера, когда уронил перстень и активировал иллюзию, чья вуаль позволила незаметно проскользнуть на борт катера и направить сознание в эктоплазменного двойника.
Вот так, с помощью дистанционного управления, я испортил отношения с дедом.
Но хотя бы не получил комету в грудь.
По окончательном возвращении в тело меня охватила настолько сокрушительная усталость, что правильнее назвать ее совершенно новой разновидностью боли. Я содрогался в конвульсиях, Фрейдис пыталась удержать меня, а Мёрфи прижимала к моим губам маску с резиновым насосом, качающим воздух в легкие.
С огромным трудом я вновь обрел контроль над телом, после чего без сил распростерся на палубе. Тяжело дыша, Фрейдис упала на меня, а деловитая Мёрфи подняла мне веко и посветила фонариком в глаз.
– Гарри? Ты меня слышишь?
– Слышу, – ответил я и сбросил маску с лица. Ох…
– Господь всемогущий, – выдохнула Фрейдис, кое-как поднимаясь на ноги. – С этим вторым телом вы ходили по лезвию бритвы, сейдрмадр.
– О чем это она? – осведомилась Мёрфи.
– О конструкте для иллюзии, – ответил я. – В общем, Молли создала очень-очень качественное эктоплазменное тело, связала его с моим и сохранила… гм… выкройку в перстне. Всего-то и требовалось, что призвать двойника в качестве обманки, исчезнуть с глаз долой, а затем вроде как вселиться в конструкта. Спроецировать на него свое сознание. Напитать его энергией, а с такого расстояния это чертовски утомительное занятие. Зато мы с Маккоем мило побеседовали.
Мёрфи помогла мне сесть.
– Что случилось?
Она пристально смотрела на меня. Я ответил ей таким же взглядом и безжизненно произнес:
– Я победил.
– О господи. Неужели он?..
– Разозлился как черт, – с расстановкой произнес я.
– Он тебя ранил. – Мёрфи сдвинула брови, погладила меня по виску, и я закрыл глаза.
– Это ты еще двойника не видела.
– Жених и невеста, – хихикнула Фрейдис.
– Фрейдис, а не пойти ли вам в задницу? – беззлобно предложила Мёрфи.
Валькирия посмотрела на нее, затем перевела взгляд на меня, хмуро проворчала «уже иду, мэм» и удалилась. Мы остались наедине – насколько это возможно на катерке вроде «Жучка-плавунца», с пыхтением шедшем к пункту назначения.
– Гарри, – нежно окликнула меня Мёрф.
– Он… Он не… – Я не стал открывать глаза, но слезы просочились сквозь сомкнутые веки.
– Не совсем тот герой, каким ты его считал?
Я крепко сжал губы.
– Ну да. – Она приподняла мою голову и положила к себе на колени. – Он тоже человек. Какая неожиданность.
– Я рассказал ему про Томаса.
– Похоже, он бурно отреагировал на твой рассказ, – заметила Мёрфи.
– Он убил меня, – тихо сказал я. – Я имею в виду, моего двойника. Но будь на его месте я, который настоящий, этот настоящий «я» был бы уже мертв. Дед не собирался меня убивать. Но так уж вышло. И он не тот, кем я его считал. Мне казалось, он всегда держит себя в руках. А оказалось, что это не так.
На последней фразе голос надломился. Грудь болела так, словно ее ножами резали. Я прислонился к переборке рулевой рубки и накрыл мокрые глаза левой ладонью.
– Он не сдержался.
– Боже мой, Гарри… – Голос Мёрфи был полон страдания.
– Больно, – прошептал я. – Господи, как же больно.
Она погладила меня по лбу. Я уронил руку на палубу, прильнул к Мёрфи и разрыдался по-настоящему.
И плакал, пока не выплакал все слезы. А затем Мёрфи сказала:
– Я слышала, с чего начался ваш разговор. Поверь, вы заблуждаетесь. Оба. Ты на самом деле не знаешь, кто он такой. Пока что не знаешь. И он тебя не знает. И вы сделали друг другу очень больно. Потому что вы – одна семья, и ваши слова, ваши поступки гораздо важнее, чем слова и поступки всех остальных. – Она прижалась щекой к моей макушке. – Послушай, я понимаю, как ты страдаешь, но причина этих страданий в том, что вы с дедом очень любите друг друга. И рано или поздно боль пройдет, а любовь останется.
Она была права. Я действительно страдал. Думаете, магическая мантия способна приглушить такую боль? Черта с два. Настоящая боль – та, что гнездится в сердце и может доконать тебя миллионом различных способов, – ей не по зубам.
Старый дуралей. Будь оно проклято, его упрямство.
– Знаю, как это трудно, Гарри. Помню, как впервые поняла, что мой отец – всего лишь человек, – продолжила Мёрфи. – Когда он застрелился.
Пару секунд ее слова висели в воздухе.
Затем она распрямилась, взяла мое лицо в ладони и стала смотреть на темные воды озера. Ее глаза блестели от слез.
– Ты все еще можешь поговорить с ним, Гарри. А мне так и не довелось этого сделать. Пообещай, что поговоришь с дедом, когда страсти улягутся. Ради меня.
– Кэррин…
Она не без раздражения легонько хлопнула меня по щеке: