Арлекин

–Я так и не думал, - отозвался он. Его голос был так же сдержан, как и ее, зато силу он не прятал. Его сила проходила сквозь нас, будто мы колода карт в его руках. Но во что же он станет нами играть? Я и раньше отдавала Жан-Клоду право фокуса, но никогда еще его сила не ощущалась так явно, никогда не чувствовалось, во что складываются все те способности, которые мы ему отдали. Он был вампиром, значит, его сила была холодом, логикой, лишенной эмоций, как любой мертвец. Он изучал наши способности, как Эдуард изучает свой арсенал. Какое оружие для чего предназначено? Которым стоит сделать следующий выстрел? У меня был момент, когда я остро ощутила страх и сомнения. Он сразу же подавил эти чувства во мне, закрылся сам, отгородился от нас, ведь это был не только мой разум, это было слияние наших сознаний. Я знала, что Дамиан и Натаниэл тоже это почувствовали. Он боялся, что у нас просто не хватит сил защититься от всего этого. Ее сила почти уничтожила нас еще до ее контакта со слугой. Он прятал сомнения, но все же они там были. Это не была холодность вампира, это была холодность от безысходности. Ведь именно сомнение было ее оружием. А врага не стоит вооружать.

Ее сила ударила в нас, вбиваясь, будто эмоции могли стать ураганом и разметать нас по сторонам. Будто наши души и сердца вдруг вскрыли и выставили на всеобщее обозрение, давая нам увидеть, что мы на самом деле чувствуем. Большинство из нас старается скрыть этот свет в глубине себя. Внезапно, Жан-Клод, Дамиан, Натаниэл, Ашер и я оказались в самом эпицентре такого света, ярчайшего в мире.

Коломбина специализировалась на сомнениях и боли, но Джованни, ее человек-слуга, предоставил ей более широкий спектр возможностей. Потеря, тот удушающий импульс потери, когда вы чувствуете, что вот-вот умрете вслед за тем, кого уже похоронили. Она знала, что у каждого из нас были такие потери, и она заставила нас переживать из снова и снова. Но это были не только потери каждого из нас в отдельности, Жан-Клод связал нас в единый организм, и вместо боли от своей личной потери, мы переживали боль друг друга. Я слышала крик Джулианы, когда огонь поглощал ее. Я слышала, как выкрикивал ее имя Жан-Клод, узнав, что она умерла. Ашер закричал от этого воспоминания, и Жан-Клод присоединился к нему. Мы стояли перед остывшим костром, перед холодным пеплом, и знали, что это все, что осталось от женщины, которая была нашим сердцем. Дамиан вновь видел, как сгорает его брат. Его крики окружали нас. Дамиан упал на колени, как от удара. Мы снова были маленькими, а Николас умирал. Бейсбольная бита опустилась в ударе с влажным, отвратительным звуком. Он упал на пол недалеко от нас. Все кругом было залито кровью. Николас прошептал: «Беги, Натти, беги!». Натаниэл закричал «Нет!» здесь и сейчас.

Когда он был ребенком, он убежал. Он поднял свое лицо, лицо далеко не ребенка, и сказал:

–Я не стану убегать.

Я изучала его глаза, эти лавандовые глаза, они были настоящими, без тени боли от потери и смерти. Слезы заливали его лицо, когда он прошептал:

–Я не стану убегать.

Мне снова было восемь, и мой отец собирался сказать те самые слова, которые перевернули всю мою жизнь. Моя мать была мертва. Но я не убежала тогда. Натаниэл бежал потому, что его старший брат сказал ему убегать, но он был не намного его старше. В моем случае это был мой отец, сообщивший мне о потере. Я не сбежала. Я была не в себе тогда, но не убежала, и не стала бы убегать сейчас.

Вдруг я обрела дар речи и сказала:

–Мы не станем убегать.

Натаниэл покачал головой, все еще плача.

–Нет, не станем.

Жан-Клод и Ашер наклонились к Дамиану, сидевшему на полу под гнетом своего горя. Никого больше не было вокруг нас на сцене. Охрана, и даже Ричард поспешили отойти подальше. Он сбежал от нас, от ужаса и веса этого горя. Сбежал к ним, потому что их это не задело. Я думаю, что теперь у меня был повод для обвинений, но высказывать я их ему буду потом. Возможно, позже он сам себя обвинит.

Я уловила движение в проходе возле нас. Мика стоял ближе всего и был единственным достаточно храбрым и глупым, чтобы приблизиться к эмоциональной ядерной бомбе, которой мы стали. И тут я увидела движение за спиной у Мики. Эдуард был там. И самое удивительное, возле него стоял Олаф.

Натаниэл коснулся моей руки. Он улыбался, со слезами, еще не успевшими высохнуть на его лице, он все равно улыбался. Это сдавило мое сердце, но не так, как это бывает от душевной боли, а как бывает, когда кого-то любишь и вдруг открываешь в нем новые стороны. Любовь, настоящая любовь, побеждающая любую боль. Это захлестнуло меня, как теплый ветер жизни, любовь, разжигающая пламя от искры. Это ворвалось в цепочку, связывающую меня, Натаниэла и остальных мужчин. Любовь, любовь заставила их поднять свои лица к нам, посмотреть на нас. Любовь заставила нас опуститься за ними к нашим ногам, наши любящие руки помогли им подняться, помогли высушить их слезы. Мы наконец-то стояли на своих ногам, может быть и не очень устойчиво, но все таки стояли, и тут мы повернулись к Коломбине и Джованни.