Арлекин

Она подняла со стола бумажку с выпиской. «Я б хотел, чтоб Самодержица была славнейшая, империя сильнейшая, генералы искуснейшии, правители просвещеннейшими, судьи правосуднейшими и согражданы наши народ счастливейший в свете». Правильно сказано, она того же желает, но ведь все это – слова. Что есть народ и как сделать его счастливейшим? В первую очередь следует думать о его благополучии дворянам – хозяевам народа, а значит, печься самодержице в первую голову предстоит о дворянах, и только о них, а землевладельцы же и наведут постепенно порядок в подрасшатавшейся за полстолетия империи. Монархия, где вовсе отсутствует дворянство, всегда чистым деспотизмом и тиранией бывает, отвлекает взоры народа от королевского дома, – так, кажется, еще Бэкон писал в своих политических наставлениях. И все средства хороши для достижения благородной цели – разве история ее воцарения не лучший тому пример? Только мечтатели и поэты способны рассуждать о благоденствии, достигнутом ненасильственными средствами.

Екатерина не любила вспоминать свою старую привязанность Дашкову, но сегодня почему-то отчетливо припомнилась ее постная мина на коронации. Девчонка, восемнадцатилетняя девчонка! Она надеялась, что императрица сурово покарает Орловых, она думала, что возможен бескровный переворот! В России? Где, покуда жив еще прежний царь, каким бы тираном он ни был, народ, да и дворянство, всегда будут помнить о преимущественном праве его на престол! Но Дашкова осталась непреклонной – она надеялась, что все обойдется. Глупая мечтательница, а по сути изменница, отступница! Скоро, очень скоро пришлось Екатерине с ней расстаться, и как бы жалко ни было, но она не могла оставить ее при себе, недовольную, да и княжна сама не пожелала из гордости. Теперь она путешествует по Европам, набирается знаний, все более, вероятно, утверждаясь в своей правоте, в нравственной чистоте души своей. Пускай живет в книжном, придуманном мире – Екатерина не стала подвергать ее опале, даже дала денег на путешествие, и с тех пор старалась не вспоминать о ней.

Нет, не кровью, а лаской, деньгами, чинами, посулами следует управлять Россией. По той же причине, что и Дашкову, не приблизила к себе снова Адодурова. Она крепко запомнила его высоконравственные уроки и, вытащив из оренбургской ссылки, подыскала ему достойное его больших способностей место – пускай служит ей и ее России, но в Москве, подальше от двора.

Она как бы оберегала их от самой себя, знала, что, будь они вблизи, дело может кончиться печально – ничьих советов не потерпит! Она много передумала, сильно изменилась с тех пор, а посему – война прошлому, ее волнует теперь только сегодняшний день и будущее! Назад возврата нету, как бы они ни вспоминали прошедшее. Она знает свой путь, ратует за бескровное правление, а посему поспешила узаконить свои принципы, написав в шестьдесят пятом году завещание потомкам по делу Волынского: старалась и для сегодняшних придворных, и для будущих поколений – пускай запомнят ее такой! Тут и еще есть одна цель – порицая Анну, она порицает все ее время, с ним ничего общего иметь не будет! Казнь кабинет-министра весьма еще памятна россиянам, и Екатерина хорошо сознавала силу документа, силу слова запечатленного.

Вовсе не из честолюбия одного предается она своим литературным забавам, но они и не простое развлечение. Она тайно поощряет полемику с ней Новикова, ей нравится его смелость, и главное, полемика – наглядный пример невиданных ранее в России свобод. Не следует лишь преступать запретной черты.

Что до господ сочинителей, то они пока не вредны ей – с покойным Ломоносовым был заключен полный альянс. Он, поначалу отстраненный от Академии, вскоре был прощен и даже поднес ей оду, и сегодня, понимая все значение имени, она готова превозносить память о Михаиле Васильевиче до небес – что и говорить, случай весьма удачный: русский, академик, вышедший из крестьян, достигший всемирной славы! Другого же, отзвучавшего почти поэта – Сумарокова, наградив, конечно, генеральским чином, она сумела вежливо оттеснить от Парнаса, безболезненно отстранить от двора. Он был годен тогда, в елизаветинское время. Со своими чудными песенками, стишками, басенками, драмами и трагедиями Сумароков украшал ее полуопальный кружок, противостоял официальному певцу Елизаветы – Ломоносову. Но новому времени – новые песни, как бы жаль ни было, Сумарокова постигла участь им же осмеянного Тредиаковского. Сегодня ей нужен новый поэт, молодой, способный воспеть ее, как некогда Тредиаковский – Анну, Ломоносов – Елизавету, Сумароков – ангальт-цербстскую принцессу. Василий Петров, пекущий нынче парадные оды, хоть и признан придворным стихотворцем, на сию ответственную роль не годится – она и сама видит в нем лишь скромного подражателя Ломоносову. Чтец он действительно отменный, Екатерина привыкла к его голосу, но поэт… Новиков не зря глумится над его творениями.