"Мама-Надин хочет убедить себя в том, что это твоя вина. Что ты заставил ее уйти к Гарольду. Но она ждала специально. Она ждала, пока ты не полюбишь маму-Люси слишком сильно. Она ждала до тех пор, пока у нее не появилась уверенность.
"Лео…" — прошептал Ларри, и Лео немедленно отозвался:
"Она называет меня Джо. Для нее — я Джо".
"Я тоже должен называть тебя Джо?" — усомнился Ларри.
"Нет". В голосе мальчика послышалась мольба. "Нет. Пожалуйста, не надо".
"Ты скучаешь по маме-Надин, так ведь, Лео?"
"Она умерла", — сказал Лео с убийственной простотой.
"Из-за этого ты вернулся так поздно той ночью?"
"Да".
"И из-за этого ты не хотел ни с кем разговаривать?"
"Да".
"Но сейчас ты говоришь".
"У меня есть ты и мама-Люси".
"Да, конечно…"
"Но это ненадолго!" — яростно воскликнул мальчик. "Ненадолго, если только ты не поговоришь с Фрэнни! Поговори с Фрэнни!
"Комитет…"
"Да никакой не комитет! Комитет тебе ничем не поможет, никому он не поможет, это все старые пути,
Лео сильно швырнул шарик об асфальт —
"Я уронил шарик", — сказал Лео и побежал за ним.
Ларри не шелохнулся.
Они сидели вдвоем в раковине открытой концертной площадки на самом краю сцены, свесив свои ноги вниз. До заката оставался час, и несколько людей гуляло по парку. Некоторые из них держали друг друга за руки. Время детей и время любовников совпадает, — ни с того ни с сего подумала Фрэн. Ларри только что закончил свой рассказ о том, что говорил Лео в состоянии транса.
"Ну и что ты думаешь об этом?" — спросил Ларри.
"Не знаю, что и думать", — ответила она тихо, — "но мне не нравится все то, что с нами происходит. Вещие сны. Старая женщина, которая сначала говорит от имени Бога, а потом уходит в чащу. А теперь маленький мальчик-телепат. Это похоже на сказку. Иногда мне кажется, что супергрипп хоть и сохранил нам жизнь, но отнял у нас разум".
"Он сказал, что я должен поговорить с тобой. Вот я и говорю".
"Господи", — сказала Фрэнни. "И зачем я все это записывала? В этом-то все и дело! Если бы я не оказалась такой глупой, такой самодовольной и не стала бы это записывать… ах, черт меня побери!"
Ларри удивленно уставился на нее. "О чем ты говоришь?"
"О Гарольде", — сказала она. "И я боюсь. Я ничего не сказала Стью. Мне было стыдно. Вести дневник — это так
"Пока я ничего не понимаю", — медленно произнес Ларри. "Не могла бы ты рассказать мне, чего ты все-таки боишься?"
"В том-то и дело, что
"Так давай, Фрэн. Рассказывай".
И она рассказала ему все, начиная с того дня, когда Гарольд подъехал к ее дому в Оганквите на "Кадиллаке" Роя Брэннигана.
После долгой паузы Ларри спросил: "Как ты можешь быть уверен насчет этого отпечатка? Ты точно знаешь, что он принадлежал Гарольду?"
Она поколебалась только одно мгновение. "Да. Как только я его увидела, я с первой секунды поняла, что он принадлежит Гарольду".
"Эта надпись на амбаре", — сказал Ларри. "Помнишь, в нашу первую встречу я сказал тебе, что поднимался туда, и что Гарольд вырезал на балке сеновала свои инициалы?"
"Да".
"Так вот. Там были не только его инициалы. И твои тоже. Внутри сердца. Влюбленные школьники вырезают такие штуки на партах".
Она вытерла слезы. "Господи, как все это неудачно вышло", — сказала она охрипшим голосом.
"Ты не можешь отвечать за действия Гарольда Лаудера". Он сжал ее руку и посмотрел ей в лицо. "Это говорю тебе я, который долгое время был нюней и размазней. Ты не должна обвинять себя. Потому что если ты будешь обвинять себя…" Он сжал ее руку так сильно, что она почувствовала боль. "Так вот, тогда ты сойдешь с ума".
Он отпустил ее руку, и некоторое время они сидели в молчании.
"Неужели ты думаешь, что Гарольд будет мстить Стью?" — сказал он наконец.
"Да", — ответила она. "Мне кажется это вполне реальным. А может быть, не только Стью, но и всему комитету. Но я не знаю, что…"
Рука Ларри сжала ее плечо. Выражение лица его изменилось. Глаза расширились.