Армейская пора (Лыжню! – 2)

И что может делать один человек, пусть все знающий, но очень слабый? Хорошо идти на потоке процесса истории, и очень плохо встать против этого процесса. Собьют ведь и даже не поймут. Ты же хотел пройти только по своей жизни, выправив все вдоль и поперек. Вот и иди, и Инмар поймет. А люди, твои современники, со временем помрут, а их потомки в XXI веке будут строить новый строй.

Я тоже тяжело вздохнул, попросил:

— Иван Никитович, я, уходя в армию, хотел попасть в спортроту. Но как-то не прошло, а теперь армейская инерция все тащит меня в сторону. Не поможете?

— Давай, — махнул маршал авиации, — уж это-то я могу. Пиши заявление!

Оказывается и так бывает, и штатская бюрократия властно влазит в армейскую традицию. А я про такое и не знал, несмотря на две жизни. С помощью многомудрого маршала авиации написал эту чиновничью цидулку. При этом по совету Кожедуба совсем не писал про бюрократическую ошибку.

— Не надо про это, а то взбрыкнут еще. Никому не приятно, когда тычут прямо в лицо дурно пахнущей бумажкой. Лучше по факту — служу там-то, хочу служить там-то и так-то. А я поддержу!

И такое написал, я аж покраснел от благодарности. Только вот звание не мое…

— Сержант Ломаев в процессе службе показал себя профессиональном спортсменом по лыжам. Был победителем на международных состязаниях в Восточной Германии в 1987 году. В соответствии с спортивной практике и результатам считаю целесообразным его отправить в спортроту по лыжным гонкам. И подписал: Трижды Герой Советского Союза маршал авиации Кожедуб.

Ниже автограф. Вот это оказался документ. Его бы потом в музей в XXI веке, если уцелеет, конечно. А то тут такое вскоре начнется, мама не горюй!

— Эту бумагу мы пошлем по инстанциям, — пояснил он между делом, — поэтому, извини, инициатором от учреждений окажется ваш учебный центр. Так положено. Но я постараюсь обговорить с Назаровым, не дурак вроде бы. Тем более, учитывая настоятельных шашней его дочерью, он должен просто вцепится за эту возможность.

Подожди-ка, — он уже пренебрежительно окинул вычислительное оборудование, махнул на него рукой, заговорил в воздух: — сделаю я лучше по настоящему хорошее дело, поговорю с Назаровым прямо сейчас, лишь бы он был на рабочем месте.

Позвонил по внутренней телефонной связи, посмотрел на настенные часы, я машинально глянул за ним. Девять часов уже, однако, дома должен, хм, наверное.

Впрочем начальник учебного центра был по характеру и по должности трудоголик и потому, хоть было позднее время, был в своем кабинете.

— Здравствуй, Викентий Александрович, — поздоровался Кожедуб, хотя за день, наверное, поприветствовали не по разу. Вежливый мужчина, хоть и высокопоставленный военный. Или потому, что разговор был на не очень приятную тему? — Я недавно разговаривал с Москвой, с Самим. Все теперь сворачиваем, и пункт ПВО, и центр вычислительной техники.

Для Назарова новость тоже была сногсшибательная и очень неприятная. Он что-то заговорил ворчливо, но,как мог младший по званию старшему, естественно.

Офицеры потолковали, Кожедуб тоже мог что сказать нехорошее, пусть не в лицо, но хотя бы так. Потом маршал авиации первым спохватился.

— По поводу политического курса мы можем говорить очень многое и неприличное, но сделать ничего не можем. Но вот рядом стоит ефрейтор Ломаев, хороший парень. Я что хочу о нем сказать — оказывается, он не только специалист по ЭВМ, но и лыжник блестящий. Помнишь, как он победителем стал, да еще с твоей дочерью на руках?

Последнее воспоминание, видимо, была весьма неприятная, что дало Назарову возможность выдать негативную реплику

— Ага, ага, — поддержал его Кожедуб, после этого резюмировал: в общем так, поскольку Ломаев тебе уже сильно не нужен и даже не желателен, я приказал ему написать заявление. Пусть едет в спортроту радует и армию, и страну спортивными победами. И, кстати, от моего имени награди его сержантским званием за спорт.

Я полковника Назарова не видел, но, по-моему, он был в своем амплуа — добившись своего, стал сомневаться в правильности моего отъезда, и начал потихонечку отходить. Нет, я понимаю почему — хороший старшина роты везде нужен, но ведь не стоит же быть таким мелочным!

К счастью, Кожедуб у него на поводу не пошел, а заставить его тот, по известным причинам не мог. Решение маршала авиации осталось в силе.

На этом мы разошлись. Я направился в казарму. Новобранцы мои уже, не торопясь, начали ложиться, и, поскольку старшины роты Малова по какой-то причине не было, доложил о прибытии командиру взвода младшему сержанту Вахромееву и сладко лег спать.

И хотя эта ночь оказалась тревожной — деды поднимали нас аж два раза, гоняя нас под окнами, видать сильно их допекли натовцы, но я уже привык к такому ритму и утром встал выспавшимся. Впрочем, как и многие мои товарищи. Человек ведь животинка пластичная, может выжить в любых самых страшных условиях. Тем более в 18 лет!

А вот маршал авиации уехал и не сумев (не захотев?) попрощаться со мной. Впрочем, к нему не в претензии. Я ему никто, у него своих взрослых детей — дочь и сын, а заботы у него большие и страшные.