Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Божественным телом своим, натурой, природой, душой она нашла того, кого успела полюбить и, как предписано свыше, примкнула к нему, прижалась, слилась с ним в неразрывное целое — в горе и в радости…

Слияние красоты, молодости и мудрости.

Они оба хотели любить и у них это получилось. Получилось в жизни, получалось теперь на сцене.

И зал, — разношерстная, молодая и старая, бедная и богатая, у власти и без власти, крутая и никакая публика — одной единственной, общей для всех двуногих струной почувствовала разом, что перед ней настоящее, откровенное, глубокое и искреннее, то, о чем поют и снимают кино, пишут книги и рассказывают потомкам, и это настоящее не могло не тронуть человеческие души. Высоты и святости как всегда желали люди. Даже самые суровые, неприхотливые, черствые и нечуткие, как выяснилось, всегда желают ласки и нежности.

Они ее получили.

Победил не спектакль «Фугас», победила любовь.

Вспыхнул аплодисмент, быстро превратившийся в шквал и обвал большого успеха.

— Занавес! — ярко, празднично крикнул худрук.

Упал занавес.

За занавесом, за тяжелой парчой артисты в миг успели обняться, расцеловаться и пожелать, и — снова на авансцену, на поклоны, к людям, цветам, крикам «Браво!»

Худрук крепко держал ее за руку, чувствовал ее ток, подпитывался им, знал: спасла. Глазами восхищенными говорил ей спасибо, жаром пожатия, всей разгоревшейся в нем любовью — и быстро думал о том, чем отметить, как наградить, как сделать так, чтобы запомнился этот день на вечные времена.

— Ты не зам директора, — шепнул он ей, — освобождаю от должности. Ты — новый директор театра! Я театр родил, ты дала ему душу!

Глаза ее округлились от удивления, слов она не нашла, а только прижалась к нему и повлеклась за ним по жизни в сторону его кабинета.

51

— Браво! Браво! — неслись на артистов волны зала. Это же многоголосое браво поплыло гулом и песней по пространствам театра и вскоре достигло кабинета, где уже собиралась недопившая, недогулявшая элита, собиралась вторично на этот раз для того, чтобы отпраздновать и поздравить творцов спектакля. Жали руки, обнимали Армена и артистов, и говорили слова, и обещали, если театру надо, помочь деньгами и практически никто не лукавил потому что «Фугас» всех тронул, разбередил души простой и высокой любовью. Где-то на третьем плане серели лица Саустина и Осинова, благоразумно решивших, что это не их праздник, выжидавших конца банкета и до поры не высовывавшихся.

— Среди одноактных пьес — лучшая работа из тех, что я видел! — уверял народ быстрый замминистра культуры. — Дайте — ка я вас поцелую, достояние вы наше! Браво! — быстрый зам быстро приложился к Армену… — И… подавайте на премию, обязательно!

— Премия-шмемия, — сказал Армен. — Мы ваши премии знаем.

— Я свое слово скажу, — заверил гостей быстрый замминистра. — Уж будьте любезны!

— Премии не надо, — сказал Армен. — Лучше дайте театру деньги. Знаю, что на этот год уже дали, но мало дали, мало, господа-товарищи, у театра новые проекты, театр смотрит вперед!

«Дадим, добавим, соберем, не вопрос!» — загудели голоса вокруг, Армен благодарно кивал, но, к сожалению, знал, что хоровые обещания, данные на банкетном веселье, мало чего стоят и никогда не выполняются.

Зато по части пышных прощаний ограничений не было. Обнимались, жали руки и прощались с Арменом по-одному, каждый персонально жал руку и твердил благодарности, а то еще и селфи себе позволял — с Арменом и юной звездой Викой.

Первым откланялся зам. Министра. Обняв Армена, сказал ему несколько доверительных слов, которые в театральной среде дорогого стоили, и выплыл из кабинета в сопровождении положенного ему охраняющего шнурка.

За ним, как по команде, потянулись остальные важняки. Оставшаяся творческая мелкота суетливо допила, докурила, догургурила и тоже стала исчезать. Премьера удалась.

Тогда-то и проявились, и обозначились как негативы из тьмы Саустин и Осинов.

Проявились, ожили, задвигались, засияли улыбками как начищенные медные тазы. И с хода — слова поздравления Армену.

— Победа, Армен Борисович, победа! — бурлил Саустин. — А, что я говорил? Главное идея: «Фугас» — сила! Триумф!

— Победа! Новое слово в режиссуре и новый бюджет! — вторил другу Осинов.

Аплодировали, вскидывали руки, мастерски играли чистую радость.

— Воистину триумф, — кивнул Армен. — Премия и новый бюджет. Спасибо. — И он, как Вий, ткнул в Саустина железным мизинцем. — Ты, Саустин, больше в театре не работаешь. С тобой, Иосич, завтра разберемся. Отдыхайте, ребята.

— Как это, Армен Борисович? — растерянно хохотнул Саустин. — Шутка? Почему? Ведь победа это я, я режиссер, я все это придумал, я все сделал! Почему? За что?

В поиске поддержки посмотрел на Вику, на Осинова. Вика отвернулась. Смотреть на убитого Саустина было в тягость — разлагался на глазах, и она, что самое неприятное, была к этому причастна. Осинов, как обычно мудро, промолчал.

— Осинов тебе объяснит, — сказал Армен, оборвал неприятное для себя продолжение разговора и шагнул к двери кабинета. — Господа артисты, время позднее. Еще раз поздравляю с премьерой. Прощайте.