В 438 году на шахский престол сел сын Бахрама Пятого Йездигерд (Йездигерд Второй), которому предстояло править почти два десятилетия. Историк Егише, автор книги «О Вардане и войне армянской», дал Йездигерду крайне нелестную характеристику: «В нем дьявол нашел себе верного слугу, напитал его ядом и наполнил его, словно колчан, отравленными стрелами. И стал он бесчинствовать в своей нечестивости, преисполнился чванства и в неистовстве рассылал бури на все четыре стороны света. И представлял нас, верующих во Христа, своими врагами, и устрашал своим буйным нравом, чиня притеснения. Ибо очень были ему по сердцу вражда и кровопролитие, потому он все время беспокоился, думая: «На кого бы еще излить мне горечь яда?» или: «Куда бы мне разослать это множество стрел?».
Придя к власти, Йездигерд сразу же развязал войну с Византией. Он вторгся в Месопотамию и разорил ее. Византийский император Феодосий Второй в 441 году был вынужден подписать с Йездигердом мирный договор на крайне невыгодных для себя условиях – обе стороны обязались не возводить новых крепостей на границе, что было выгодно персам, поскольку византийцы нападать не собирались. Кроме того, византийцы обязались выплачивать персам дань, которая была названа «платой за охрану кавказских проходов от набегов кочевников».
Веротерпимостью Йездигерд не отличался. Ему хотелось распространить зороастризм по всему своему государству. Шах начал с экономических притеснений – обложил всех инаковерующих повышенными налогами и стал всячески ограничивать их в правах. Притеснения только укрепили армян в их вере. Тогда шах решил действовать силой. Он начал с того, что отправил значительную часть армянской конницы на восточные границы государства для борьбы с кидаритами (хуннами, создавшими в Бактрии[51]
свое государство; их также называли эфталитами). Ослабив таким образом армян, шах потребовал от армянских нахараров перейти в зороастризм, но собор знати, состоявшийся в Арташате, отверг это требование. Пригрозив лишить упорствующих нахараров их земельных владений, Йездигерд спровоцировал антиперсидское восстание в Армении, непосредственным поводом к которому послужила попытка открытия зороастрийского храма на армянской земле.Византийский император Маркиан отказал восставшим армянам в помощи, сославшись на мирный договор с персами, заключенный его предшественником Феодосием Вторым. Армянам пришлось сражаться одним. Восстание возглавил спарапет Вардан Мамиконян, внук католикоса Саака Партева по материнской линии. Его антиподом традиционно считается Васак Сюни, бывший в то время марзпаном Армении. Васак – главный предатель в истории Армении. Ненависть к нему настолько велика, что имя Васак давно исчезло из обихода, в то время как имя Вардан распространено очень широко. Но, в последнее время, историки стараются отходить от канонических представлений, переходящих из века в век, и пытаются оценивать события былых времен как-то иначе. Желающие обелить Васака Сюни и выставить его в роли прагматика, который желал решить конфликт между армянами и персами мирным путем, забывают о двух обстоятельствах. Во-первых, антиперсидское восстание было не заговором знати, а подлинно народным восстанием. Знать могла преследовать свои интересы, лавировать и договариваться, а народу было нужно только одно – чтобы персы оставили его в покое, предоставив возможность идти своим собственным путем, жить и молиться так, как хочется. Во-вторых, на милосердие персов мог уповать только безумец. Если бы армяне покорились, ничего хорошего для них из этого не вышло бы. А вот марзпану Васаку Сюни восстановление спокойствия в его марзпанстве, вне всякого сомнения, принесло бы определенные выгоды.
Некоторые историки сводят отношения между родами Мамиконян и Сюни к банальному соперничеству и тут же «к месту» вспоминают о том, что Егише, оставивший нам сказание «О Вардане и войне армянской», был секретарем у Вардана Мамиконяна. Понимать их следует так: человек, близкий к Вардану Мамиконяну, по умолчанию не мог написать ничего хорошего о Васаке Сюни. Но этот довод, что называется, притянут за уши. Разумеется, любой автор в той или иной мере бывает пристрастным, но есть исторические факты, которые невозможно вывернуть наизнанку, и есть поступки, которые нельзя трактовать двояко.