Читаем Армяне в Турции. Общество, политика и история после геноцида полностью

Сегодня патриархат не имеет ничего, кроме своей религиозной миссии. Он больше не может вести какую-либо правовую деятельность или чем он вообще занимается[159], и мы можем его выслать, если он будет заниматься какой-либо политической проблемой. <…> Сегодня [патриарх] не более чем обычный сельский священник. У него вообще нет официального титула. <…> Как священник он в Стамбуле, как у нас в когтях, он от всего отстранен – это, наверное, самое точное описание. Так что проблема решена[160].

Объяснения Нура не удовлетворили парламентариев; и они хотели знать, сохранится ли титул патриаршества. Его ответ был таким: «Efendiler (господа), после того как он потерял все свои полномочия, власти у него больше нет. Он останется беспомощным в наших лапах»[161]. Касательно ситуации армян Рыза Нур высказался перед парламентариями предельно четко: «Турция не может для них быть родиной (Yurt)»[162].

Идеи и заявления Рызы Нура по оставшимся в Турции немусульманам указывают на официальную позицию по этому вопросу. Его описание Вселенского Православного патриарха также может быть отнесено к положению патриарха Армянского, даже если первый и обладал гораздо большим авторитетом, чем второй. Порядок действий по выхолащиванию особых прав оставшихся немусульманских общин, в первую очередь касавшихся тех прав, что были получены только в XIX веке в рамках Nizâmnâme («Положение об армянской нации»[163]), сформулирован был уже в 1923 г. Даже без детального анализа текста можно определить, что язык его выступлений был неприкрыто расистским. Комментарии других парламентариев были на уровне Рызы Нура. Изучая протоколы секретных заседаний, можно почувствовать нормализованность расизма, как и интернализированный и институционализированный расизм парламентариев и позицию парламента в отношении немусульман.

Как и во время Хамидийской резни в 1894–1897 годах[164], армяне после 1915 г. считали Стамбул более безопасным местом, чем Малая Азия или восточные провинции. Одной из целей ранней республиканско-кемалистской элиты было очищение Малой Азии от оставшегося немусульманского населения. Потому та же позиция была занята и по отношению к грекам. Грекам Стамбула и двух островов – Бозджаада (Тенедос) и Гёкчеада (Имврос) – при обмене населением в 1922 г. было разрешено остаться. Однако после основания республики целью стало систематическое изгнание греков с островов[165]. В итоге Стамбул остался единственным местом, где вообще было греческое население. В 1925 г. Министерство внутренних дел приняло решение лишить немусульман права на передвижение[166]. На основании правительственного циркуляра от 2 февраля 1925 г. мухафаза Ускюдар (Üsküdar) запретила немусульманскому населению поездки в Стамбул из районов Картал, Малтепе и Пендик[167]. Это привело к тому, что для повседневных поездок на работу им приходилось обращаться за разрешением к Анкаре[168]. Ограничения на поездки основывались на «Правилах передвижения» (Seyr-ü Sefer Talimatnamesi) и послужили Кабинету министров поводом принять резолюцию, запрещающую армянским строителям и мастерам из Анатолии работать на строительстве дорог в Стамбуле[169]. В 1928 г. губернатор Стамбула разрешил немусульманам проводить лето также на несколько большем отдалении, а именно в Килйосе, Полонезкёе и Якаджыке (Yakacik)[170]. На этих примерах можно увидеть, насколько важным был Стамбул как область строгого контроля и как город на самом деле представлял собой паноптикум, в котором любое движение немусульманского населения строго отслеживалось[171]. Паноптикум изначально разрабатывался как механизм тюремного контроля; здесь, однако, весь город стал тюрьмой, за жителями которой наблюдали не только полиция или силы безопасности, но и всевозможные другие очевидцы: соседи, их знакомые, лавочник за углом и т. д. Так путешествие для членов местной администрации стало непростым предприятием. Независимо от того, откуда приехали немусульмане – городской квартал не имел значения, – их въезд в город строго контролировался. Затем, в 1929 г., другой указ о безопасности военных районов разрешил немусульманам ездить в Бурсу, Тузлу, Ялову и Чешме только с мая по сентябрь[172].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное