Армия монголов периода завоевания Древней Руси

Командный состав монгольской армии при Чингисхане формировался на основе принципа, который нам хорошо известен как «суворовская школа», т. е. внимание командира к рядовому солдату должно быть не по должности, а исходя из хорошего понимания его нужд и способностей. Билики самого Чингисхана требовали назначать начальником лишь такого командира, «который сам знает, что такое голод и жажда, и судит по этому о состоянии других», такого, «который в пути идет с расчетом и не допускает, чтобы [его] войско голодало и испытывало жажду, а скот отощал»[227]. Рост же командира в должности зависел от его способности руководить самой малой тактической единицей — десятком. Поэтому «кто может так, как это положено, выстроить к бою десять человек, достоин того, чтобы ему дали тысячу или туман: он сможет выстроить их к бою», но при этом «каждого эмира десятка, который не в состоянии построить к бою своего десятка, мы обвиним вместе с женой и детьми, а из его десятка выберем кого-нибудь в качестве эмира, и таким же образом мы [поступим с эмирами] сотен и тысяч и эмиром-темником»[228].

Многими источниками отмечается хорошее умение монгольских воинов переправляться через реки. Самое полное описание этого есть у Плано Карпини, который отмечает способность монголов переправляться «через воды и большие реки»[229], причем как самим, так и вместе с большими табунами лошадей. Монголы переправляли свое имущество с помощью больших кожаных мешков (с достаточной плавучестью), причем монгольский воин «плывет рядом с лошадью, которою управляет, все же другие лошади следуют за той»[230].

Нельзя не отметить и такой мотивации простых воинов в их воинских качествах, как заинтересованность в добыче. Как уже отмечалось выше, поколения монголов воспитывались в условиях крайней нужды и поэтому любая добыча в их глазах была очень достойной целью. Ее раздел был даже узаконен как часть военного права монголов. Так, вся добыча, за вычетом ханской доли, была в полном распоряжении монгольского воина, причем в соответствии с его заслугами в бою. Про это имелись недвусмысленные приказы самих каанов: «Все трофеи, найденные солдатом в походе, как то: пленные, скот, вещи, принадлежат только этому солдату, и запрещается его начальнику конфисковать их путем наказания и угрозы солдату»[231]. О четком порядке распределения добычи и наказаний за его нарушение сообщает и ХШ: «Их государство в спокойные времена [вообще] не награждает. Только когда используются войска и в сражении они побеждают, тогда [их] награждают — конями, или золотыми и серебряными пайцзами, или отрезами полотна и шелка. Взявшим город — отдают его на произвол, [они могут] грабить и забирать детей, женщин, драгоценности и шелка. Первые и последние [в очереди] на грабежи и похищения — ранжируются в соответствии с их заслугами. Тот, кто вырвался вперед, — втыкает стрелу в двери дома, пришедшие после — не смеют уже входить. Если найдутся преступившие [этот обычай] — их наказывают смертью»[232].

Не последним из качеств монгольского воина была его храбрость в бою, иной раз доходившая до презрения к смерти: Сюй Тин замечает по этому поводу, что монголы «такие люди, что никоим образом не боятся смерти»[233]. Конечно, трусость в бою могла быть, но она пресекалась принципом круговой поруки всех членов подразделения, о котором уже говорилось выше. Но скорее всего тут действовали причины иного, нематериального плана — присущее традиционным кочевым и охотничьим обществам культивирование основных мужских доблестей, таких как смелость, ловкость, проявление бесстрашия перед лицом своих товарищей и т. д. А состязательность во всех этих качествах с другими членами коллектива, которая воспитывалась у подростков традиционных обществ вплоть до совершения обрядов инициации, закрепляла указанные поведенческие стереотипы к зрелости.

Еще одним воспитательным фактором могла быть практика погребения погибших в походе воинов у монголов — они, судя по данным ХШ, не бросались, а по мере возможности отправлялись для погребения в родные места:

«Когда они [черные татары] находятся в армии и умирают, то их тела отправляют назад домой» (Пэн Да-я);

«[Я, Сюй] Тин видел тех из них [татар], что умерли, когда находились в войсках. Если сами слуги смогли отправиться с останками их хозяина и вернуться домой, то им оставляли и раздавали без остатка скот [умершего]. Если другие люди делали это [доставку тела домой], то все становилось их — его [умершего] жены, рабы и скот»[234].

Речь тут идет о том, что за успешную доставку тела хозяина, павшего в бою, его зависимые люди награждались за счет его добычи в бою (фраза «все становилось их — его [умершего] жены, рабы и скот» относится к добыче, а не его имуществу на родине). Такой обычай как содействовал повышению морального состояния монгольских воинов, так и стимулировал верную и добросовестную службу их зависимых людей.