Армия Наполеона

А вот какой транспорт раненых тот же врач увидел в Испании: «Уже пять дней многие не покидали своих телег, которые служили им транспортным средством и ложем. Сено под ними сгнило, некоторые лежали на матрасах, покрытых гноем из их ран и их экскрементами. Раненые были покрыты кусками ковров, занавесками, драными одеялами, найденными у крестьян… Вонь стояла нестерпимая. Многие раны были не перевязаны в течение нескольких дней, другие перевязки были сделаны на скорую руку. У многих началась гангрена… О боль, о позор! У нас не было ничего, чтобы уложить этих несчастных, ни матрасов, ни даже сена… Пришлось очистить часовню, где были открытые гробницы. Мы закрыли их, убрали скамьи и кафедру, и тридцать раненых было положено кто на доски, крытые горстью гнилого сена, кто на свой матрас, кто прямо на камни. У нас нет белья, нет свечей, нет еды, мы не можем ни обновить перевязку, ни согреть этих несчастных…»[1085].

Разумеется, не всегда эвакуация раненых происходила в таких ужасающих условиях. У Ларрея остались от кампании 1807 г. куда менее трагические воспоминания: «Транспортировка раненых производилась со всей возможной тщательностью. Каждый конвой сопровождался достаточным количеством военных врачей, унтер-офицеров и солдат-санитаров, нужных для того, чтобы оказать раненым всю необходимую помощь. Ночлег для конвоя был везде заранее готов, а суп приготовлен к его прибытию на каждое место остановки унтер-офицерами, которые двигались впереди. Господин комиссар-распорядитель Дюфур помогал нам со всем рвением и энергией во всем, что касается административной части, и этим снискал себе признательность раненых воинов»[1086].

Несмотря на последнее оптимистическое свидетельство, нужно отметить, что транспортировка раненых большей частью была сопряжена с огромными трудностями и часто становилась роковой для тяжело пострадавших солдат. Тем не менее, на этом мучения раненых не ограничивались, ибо самым суровым испытанием становились для них подчас госпитали.

«Госпитали! – восклицает генерал Фуа, – Их ужас должен был бы заставить гуманизм пригвоздить к позорному столбу преступления честолюбия. Здесь благородные сердца уже не бьются в таком восторге от победы – наши лавры были орошены реками крови…»[1087].

Действительно, почти все те, кто воевал в эпоху империи и оставил нам свои воспоминания, описывают госпитали в жутковатых тонах. Один из таких рассказов принадлежит уже хорошо известному нам офицеру Вислинского легиона Брандту. Вот, что он поведал: «Меня отвезли в военный госпиталь, скорее похожий на притон разбойников, чем на место, где есть хоть какой-то шанс вылечиться. Госпиталь был расположен в грязном монастыре, принадлежавшем монахам, укрывшимся в Сарагосе. Эти монахи помогали, очевидно, наносить раны, от которых затем люди умирали в их логове. Здесь царствовал тиф, а все окрестности были наполнены миазмами трупов, оставшимися без погребения после сражения под Туделой. В первые дни пока я еще был в сознании, лежа на кровати, я мог видеть детали «погребения» многих умерших больных. Их трупы, совершенно нагие, просто-напросто выбрасывали из окон, и они падали один на другого с глухим стуком, похожим на звук падающего мешка с зерном. Затем их грузили на телеги и отвозили к огромным канавам, выкопанным в сотне шагов от госпиталя. Испанцы, которые занимались этими работами, проделывали все это с дьявольским весельем. Они показывали мне пальцем на свежие могилы, намекая на то, что у них еще будет работа…»[1088].

«Наши несчастные раненые умирали от голода и жажды, – вспоминает военный комиссар де Кергор о госпитале в Можайске в 1812 г., – они были перевязаны сеном, так как не хватало ткани и корпии, и издавали душераздирающие крики. Первые дни они жили лишь тем зерном, которое они находили в соломе, служившей им подстилкой, и небольшим количеством муки, которое я смог для них раздобыть…»[1089].

Но, пожалуй, еще более страшное зрелище являл собой госпиталь в Майнце, где в 1813 году свирепствовал тиф. Ужасающая картина, которую военный врач, голландец, Керкове увидел там, осталась у него в памяти на всю жизнь: «…уже войдя во двор, я был потрясен теми гнилостными миазмами, которые исходили из этой клоаки. Я вошел внутрь и увидел лежащих вперемешку мертвых и живых, раненых и больных. Люди лежали прямо на полу, один на другом, без всякой подстилки, среди своих испражнений, были те, кто использовал в качестве лежанки трупы своих товарищей!.. В некоторых помещениях окна были закрыты, и воздух не циркулировал. В других не было ни стекол на окнах, ни дверей, и здесь царствовал лютый холод. Во всех палатах слышались только стоны и жалобные звуки, издаваемые несчастными, которые лежали здесь уже два, три, четыре дня без всякого пропитания и даже без глотка воды!..»[1090].