Армия жизни

Но они все-таки любили друг друга, тянулись друг к другу и скучали, когда приходилось сидеть где-нибудь одному. И это свойство человеческой души — потребность в общении, может, самое прекрасное из всех свойств, спасшее вон скольких людей от одиночества, нехороших поступков и неправильных и неправедных жизненных путей, — не смогло спасти каких-нибудь двенадцать ребят от того, что трое из них совершили преступление. Не ради любви. И не ради друга. И не ради какого-нибудь изменчивого киноэстрадного героя. И даже не ради денег. А просто так. Случайно.

Итак, решетки на окнах, табуретка привинчена к полу… Гена рассказывает о том, как было совершено преступление.

— Сдали экзамен в школе… Решили с ребятами отметить… Да нет, в каком кафе… Сели на травке… Было-то всего две бутылки на троих… Решили пойти прогуляться… Мы же всегда гуляем… Что еще вечером делать?! Ну, идем… Курить захотелось. Идет мужик один мимо. Попросили у него закурить. Ну, он что-то буркнул… Понимаете, нам показалось, что грубо нам ответил. Догнали его. Вы бы не догнали, если бы вам нахамили? Он перепугался. Я ощупал его карманы — у него пачка «Беломора». Жмот! Разорвал пачку: половина ему — половина мне. А у него руки трясутся, и женщина, которая рядом с ним стоит: «Мальчики… Мальчики…» Тот мужик — трус жуткий. Стал рыться в карманах и вдруг вынимает десять рублей. Мы обалдели. Он думал, что мы его решили ограбить. А он вдруг сунул мне в руки деньги, и они побежали. Прямо по аллее. Если бы они не побежали, то ничего бы не случилось. Ну а они побежали. Понимаете? Нет? Ну — как игра. Сработал инстинкт погони. Догнали. Ну а потом он стал кричать. Еще и женщина, которая рядом с ним, — тоже. Володька прижал его ножом. Легонько, чтобы только не кричал. И вдруг милиция…

Это расшифровка блокнотной записи. Я ничего не прибавлял и не сводил концы с концами. Я хочу, чтобы и вы, как и я сам в тот момент, поразились не житейской элементарности преступления: большинство подростков-преступников действуют не по Сименону, да и вообще не подозревают, что действуют противозаконно, а потому, как Гена рассказывает об этом. Будто об игре. Будто о невинной прогулке. Будто о мелкой ссоре с приятелем.

И именно это самое страшное.

Наступал вечер. За окном, отделенным от города стальными решетками, садилось солнце. Гена спрашивает следователя, можно ли подойти к окну. «Можно», — кивает следователь.

Парень встает, медленно подходит и смотрит… Смотрит на улицу. «Где-то там ребята ходят, на гитарах играют…» — единственное, что произнес Гена перед тем, как его увели в камеру.

— Меня зовут Андрей, я учусь в ПТУ. Вы дали свой телефон, вот я звоню…

— Андрей, нам не хочется сводить разговор только к тому, чего нет для отдыха: дискотек, кафе и так далее. Хочется поговорить и о серьезном, о том, что волнует ваше поколение. Какими вы входите в жизнь, как пишут в газетах.

— Наша компания принадлежит к людям, более близким к буржуазной культуре.

— Что-что?

— Ну вот, например, в семь часов сегодня я выйду гулять. Мы собираемся возле магазина «Ядран». Сидим, и нам больше ничего не остается, как только обсуждать (как старые деды) такие проблемы, как сравниваем капитализм с социализмом и так далее. Фантастику обсуждаем тоже.

— Ну, допустим, сегодня в семь часов вы выйдете на улицу, сядете на лавочку. И так пройдет вечер?

— И так пройдет вечер.

— И это будет интересно?

— Я бы не сказал, чтобы это было очень интересно, но, за неимением другого, и это что-то.

— Саша, а вы говорите о будущем? Что с вами будет через десять-двадцать лет? Нарисовали ли вы себе какую-нибудь модель жизни?

— У нас как раз вчера вечером был об этом разговор. Нашу жизнь, если очень потрудиться, можно распланировать не то что до дня, даже до минуты, на десять лет вперед.

— Как, интересно?

— Вы-то, наверное, слышали, что наша жизнь идет по спирали? За одним поколением следует другое, и так далее. Если взять что-то общее, получится наша жизнь.

— А конкретнее, если заглянуть вперед на десять лет. Кем вы себя видите? Думаете ли вы о том, какое будет ваше материальное положение? Думаете ли вы, о чем будете думать тогда, за что будете бороться, что будете искать, что будете ненавидеть?

— Наверное, все это можно представить, но я думаю, что ненавидеть я не буду никого. Если люди в чем-то ошибаются, то это их личные ошибки и трудности. Бороться? За что-то бороться, чтобы именно я? Вряд ли. Такого, наверное, не будет.

— А сейчас вам чего больше всего хочется? Если бы вам было все позволено, что бы вы сделали с собой, с товарищами, с окружающими, со взрослыми, с миром?

— Наверное, ничего.

— Ничего?

— Ну, не знаю… Может быть, что-то и стал бы делать.

* * *