Армия жизни

— Но в этом виноваты не только мы! Обыватели обычно стоят у стеночки, когда у нас происходит драка. И сами тоже, между прочим, хороши. Например, на одной станции метро мы, как всегда, залезли в вагон с криками «Армейцы Москвы». И служительница метро сказала: «Я бы таких болельщиков к стенке ставила». Что это, правильно?

— Но я как-то сам попал в такую ситуацию, честно скажу — ничего приятного.

— Все равно! Это все происходит оттого, что нам запрещают кричать на стадионах, понятно!..

— Думаешь, дело только в том, чтобы разрешить кричать «Спартак — чемпион!»?

— Но нам же хочется быть вместе!..

Игорь звонил еще не раз. В конце концов я привыкну, что во время четверговых сеансов связи обязательно услышу: «Здравствуйте, это Игорь по кличке Форейнджер». Потом он придет в редакцию. Ему уже исполнилось 16 лет. Скажет про ребят из своей команды: «Мои балбесики». Улыбнется. Будет долго размышлять вслух о том, почему команда — это хорошо. Удивит нас тем, что много читает. Любимый писатель Михаил Булгаков. И еще больше удивит тем, что удивится, что и мы читали Булгакова. В конце концов, я позабуду, что наши с ним первые разговоры велись в агрессивном тоне. Но сейчас не могу не привести его. В этом телефонном разговоре присутствует тот элемент нарочитого запугивания собой, своей командой, которым, как можно было убедиться во время наших контактов, многие ребята украшали рассказы о собственной жизни. Будто для начала нас, взрослых, необходимо было запугать, а потом уже и укротить. Иначе не выслушаем, бросим трубку, скажем, что все это «детство», «ерунда», «мальчишеская блажь», «иронирование».

Они очень хотят, чтобы их внимательно выслушали. Но главное все-таки — не запугать бы самих себя…

Мы разговаривали с семнадцатилетним Сергеем уже час, когда я почувствовал, что могу задать ему вот такой вопрос:

— Извини, а тебе не кажется, что ты одинок?

— Трудный вопрос… — он задумался. — Есть ребята, есть единомышленники, но есть и ощущение собственной мизерности перед лицом пошлости. Это и делает тебя одиноким. Мой лучший друг, он не из нашей команды, он говорит так: «Я ращу из себя обывателя, потому что считаю: загружать свой мозг мировыми проблемами не нужно, и, главное, это ни к чему не приведет».

— Но кто же такой обыватель?

— Это человек, который интересуется только самим собой, своей семьей, своим кругом и который бережет свою нервную систему от любых отрицательных эмоций. Он не стремится никому помочь, он не хочет ничего изменить. Это вовсе не зависит от того, какой у него достаток: антикварная мебель или обшарпанная квартира. Обыватель замкнут в своем мирке, ему там уютно. Он живет в пошлости, производит пошлость и защищает пошлость.

— Ты часто размышляешь об этом, Сергей?

— Я думаю об этом постоянно.

Да это же здорово, подумал я, что вырастают ребята, размышляющие не только о сиюминутном, но и о существенном в нашей жизни, болеющие не только за себя одного, но и за всех нас. Разве не близка нам его позиция? Разве не такими, размышляющими, умеющими оценить, что плохо, а что хорошо, что настоящее, а что дешевка, и хотим мы видеть молодых людей?

А я-то настроился на спор с ним еще тогда, когда он позвонил в четверг.

По телефону он представился так: «Сергей, 17 лет, я — панк».

Ну вот, панк… В последнее время словечко начало мелькать в читательских письмах, чаще всего — с интонацией негодования. И несколько телефонных звонков от них или им «сочувствующих» тоже было.

Сергей, судя по всему, был готов обосновать свою позицию. Я предложил ему прийти в редакцию, он согласился, и на следующий день, в пятницу, я столкнулся на лестнице с парнем, который поднимался, издавая мелодичный звон.

— Сергей?

Его нельзя было не узнать в редакционных коридорах.

На шее узкий черный галстук, точнее, черная ленточка. На левом колене — круглый значок с какой-то музыкальной эмблемой. На джинсах, на рубахе, на свитере — штук 15 больших английских булавок. И, наконец, к джинсам сбоку, чуть повыше колен, прикреплен колокольчик.

Это был, так сказать, антураж, за которым можно было увидеть вызов норме или причуду юности, легкую шутку или злой умысел.

Началось все, по его словам, когда он заканчивал восьмой класс.

— Я сам тогда не знал, кто я, но кем-то хотелось быть. Все «мое» выражалось в том, что я надевал бриджи, черную рубашку и черный галстук. Вот этот, — он потрогал концы галстука. — Я подбил нескольких приятелей, мы сбрили виски и ходили по улицам, демонстрируя себя. Внимание публики нас не раздражало. Скорее наоборот.

— Но это — в 15 лет. А сейчас, сегодня?

— Демонстрировать себя — принцип нашей команды. Мы хотим, чтобы на нас оглянулись, чтобы нас заметили. Забавно идти по улице и на лицах прохожих видеть, что они озадачены. Вот какой-то солидный человек прошел, посмотрел на тебя надменно, и ты чувствуешь, что самим своим видом ты его почему-то — это слово Сергей подчеркнул — оскорбил.

— И это приятно?

— Да, приятно. Это согревает душу.