Арминута

– Да, конечно, это твоя благовоспитанная сестрица, кто ж еще. Поднимайся, уже поздно.

Обе направилась в кухню, и не подумав пригласить меня с собой. Я не знала, что делать, не могла даже набраться храбрости сходить в туалет. Один из братьев сел на кровати, широко раздвинув ноги, зевнул, полуприкрыв рот рукой, а другой через трусы обхватил свое набухшее хозяйство. Заметив меня, он чуть нахмурился, потом уставился на мою грудь под майкой, которую я по такой жаре надела вместо пижамы. Я инстинктивно скрестила руки на недавно появившихся бугорках, подмышки тут же взмокли от пота.

– Ты, значит, тоже здесь спала? – спросил он ломким баритоном. Я смущенно ответила, мол, да, и брат продолжил бесстыдно меня разглядывать.

– Лет пятнадцать тебе уже?

– Нет, только четырнадцать будет.

– Выглядишь на все пятнадцать, если не больше. Акселератка, значит, – заключил он.

– А тебе сколько? – спросила я из вежливости.

– Почти восемнадцать, я тут самый старший. Обычно в это время уже горбачусь на дядю, но сегодня могу повалять дурака.

– Почему это?

– До завтра я боссу без нужды. Он меня зовет, только когда понадоблюсь.

– И чем же ты занимаешься?

– Помогаю на стройке.

– А школа?

– Скажешь тоже, школа! Я бросил во втором классе[1], так они меня достали.

Я видела, как перекатываются его привыкшие к тяжелой работе мышцы, какие сильные у него плечи. Волосы бурой пеной кудрявились на загорелой груди и выше, на лице. Должно быть, тоже акселерат. Когда он потягивался, до меня доносился его запах – взрослый, но вовсе не неприятный. На левом виске красовался грубый шрам, напоминавший рыбий хребет, – похоже рваную рану когда-то неудачно зашили.

Не сказав больше ни слова, он снова принялся разглядывать мое тело, время от времени поправляя член рукой. Я хотела одеться, но с вечера забыла распаковать чемодан – он так остался стоять у стены, и чтобы добраться до него, мне пришлось бы на глазах у брата сделать несколько шагов и повернуться спиной. Подозреваю, он только этого и ждал. Пока же его взгляд медленно спустился с моих бедер, едва прикрытых белым хлопком, на голые ноги и плотно прижавшиеся друг к другу ступни. Спиной я бы ни за что не повернулась.

Снова пришла мать и велела ему собираться: сосед просил помочь в поле, взамен пообещав дать пару ящиков переспелых помидоров, годных для переработки.

– А ты иди с сестрой, выпейте молока, если, конечно, хотите завтракать, – велела она мне, попытавшись смягчить тон, но не сдержалась и к концу фразы вернулась к привычной сухости.

Малыш в гостиной добрался до мешка с моими туфлями и разбросал их по всей комнате. Одну он как раз грыз, кривясь от наполнявшей рот горечи. Адриана, забравшись с ногами на стул, приставленный к кухонному столу, уже резала фасоль к обеду.

– Не увлекайся там, все должно в дело пойти, – последовало замечание матери.

Сестра не подала виду, что услышала.

– Умывайся, а потом пойдем за молоком, я уже с голоду помираю, – заявила она.

Я оказалась последней, кто воспользовался ванной. Мальчишки залили водой весь пол, повсюду были отпечатки подошв и босых ног. У себя дома я никогда не сталкивалась с такой мелкой плиткой и тут же поскользнулась, хотя и без последствий – сказалась балетная подготовка. Хотя осенью, конечно, не будет больше ни балета, ни плавания.

6

Помню утро одного из тех первых дней. Серость за окном предвещала грозу, которая разразится к вечеру, как и всю прошлую неделю. В комнате было непривычно тихо: Адриана с малышом спустились к вдове, жившей на первом этаже, мальчишки разбежались по своим делам, и дома остались только мы с матерью.

– Ощипай цыпленка, – велела она, протягивая мне мертвую птицу, которую держала за лапы, головой вниз. Должно быть, кто-то специально поднимался к нам, чтобы ее принести: я слышала голоса на лестничной площадке и слова благодарности. – Потом выпотрошишь.

– Как это? Я не понимаю.

– Ты же не станешь есть его прямо так, а? Сперва нужно перья повыдергать, потом разрезать да кишки достать, – объяснила она, слегка встряхнув тушку.

Я отступила на шаг назад и опустила голову.

– Не смогу, меня стошнит. Лучше приберусь.

Не сказав больше ни слова, мать мазнула меня взглядом, потом с глухим шлепком бросила тушку в раковину и стала яростно обрывать перья.

– Эта, небось, и цыпленка-то видела только в тарелке, – шипела она сквозь зубы.