Арминута

После нескольких кругов мне пониже спины вдруг прилетел пинок, а из-за плеча раздался возглас: «Хватайся за хвост!» – но руки сковала непонятная слабость, и я не смогла оторвать их от цепочки.

– Протяни руку, синьорина, ничего с тобой не случится, – убеждал брат, пнув чуть сильнее для верности. Только с третьей попытки мне все-таки удалось нагнуться над пустотой. Почувствовав, как в раскрытую ладонь ткнулось что-то мохнатое, я изо всех сил сжала кулак, получив в награду лисий хвост и торжествующий взгляд Винченцо.

Сиденья понемногу замедлили полет, потом с металлическим звяканьем остановились. Я спрыгнула, по инерции сделав еще пару шагов. По рукам побежали мурашки, но вовсе не от холода: после дождливых дней к нам снова возвращалась жара. Он подошел и молча заглянул мне в глаза, довольный моей смелостью. Я оправила смятое ветром платье. Он закурил сигарету и выдохнул облако дыма прямо мне в лицо.

7

Почти у самого дома Винченцо отдал нам ключ: забыл что-то в таборе и попросил нас оставить дверь приоткрытой. Время шло, но он все не приходил. А мне не спалось – не могла отойти от упоения полетом. За стеной, в спальне родителей, ритмично скрипела кровать, потом все стихло. От волнения у меня свело ногу, я дернулась и попала Адриане в лицо. Чуть позже, почувствовав привычную лужу, перебралась на все еще не занятую кровать Винченцо, немного поворочалась, ловя запахи его тела: подмышек, рта, гениталий – и вдруг очень живо представила, как он болтает с этим своим приятелем у цыганской кибитки в клубах сигаретного дыма. Убаюканная этими мыслями, к рассвету я уснула.

Вернулся брат только к обеду, в заляпанных цементом рабочих штанах. Никто, казалось, не заметил его ночного отсутствия. Но стоило ему подойти к столу, как родители переглянулись, и отец молча ударил Винченцо кулаком прямо в лицо. Тот потерял равновесие, упал, заехав рукой в тарелку со спагетти под соусом из помидоров, честно заработанных им в деревне парой дней раньше, и съежился на полу, обхватив голову руками. Подождав, пока ноги обидчика удалятся, он открыл глаза, откатился чуть в сторону и остался лежать, распластавшись на прохладной плитке.

– А вы садитесь уже, – велела мать, взяв малыша на руки: тот даже не заплакал, как будто давно привык к подобному. Мальчишки повиновались мгновенно, Адриана немного замешкалась, накрывая на стол. Выходит, кроме меня, никогда раньше близко не встречавшейся с насилием, никто и не испугался.

Я присела на корточки рядом с Винченцо. Его грудь ходила ходуном от сбитого дыхания, из ноздрей к приоткрытому рту протянулись два ручейка крови, на скуле набухал синяк, рука была перепачкана соусом. Я предложила ему носовой платок, лежавший у меня в кармане, но он отвернулся, не ответив, так что я просто села на пол рядом с ним – крохотная песчинка в сравнении с бесконечностью его молчания. Он знал, что я там, но не прогонял.

– В следующий раз я его урою, – пообещал брат сквозь зубы, услышав, как отец встает из-за стола. К этому времени все закончили есть, Адриана начала убирать со стола, а малыш разнылся – ему пришла пора спать.

– Можешь не есть, если не хочешь, дело твое, но посуду все равно помоешь, сегодня твоя очередь, – бросила проходившая мимо мать, указывая на полную раковину. На сына она даже не взглянула – как, впрочем, и он на нее.

Наконец Винченцо поднялся на ноги, умылся в ванной, заткнув ноздри свернутыми клочками туалетной бумаги, и побежал на работу: обеденный перерыв давно кончился.

Споласкивая намыленную мной посуду, Адриана рассказала, как брат сбежал из дома в первый раз – еще в четырнадцать. После окончания праздника он последовал за табором в соседнюю деревню: помогал им свернуть луна-парк, а перед отъездом спрятался в фургоне. Выбрался наружу на ближайшей заправке, боялся, что отправят домой, но цыгане приютили его на несколько дней, пока зарабатывали, колеся по провинции, а потом посадили в автобус, идущий домой, оставив на память кое-что ценное.

– Отец избил его до полусмерти, – говорила Адриана, – но серебряное колечко с гравировкой осталось у брата. Это парень, которого мы вчера видели, подарил.

– Мне казалось, Винченцо не носит никаких колец.

– Да он его прячет. Иногда надевает, покрутит между пальцами и снова спрячет.

– А куда, не знаешь?

– Нет, он все время перепрятывает. Видать, волшебное: потрогает иногда колечко – и ходит потом, улыбается.

– Значит, он сегодня снова ночевал у цыган?

– Думаю, да. Раз вернулся с такой счастливой физиономией, точно у них. Хотя и знал, что получит на орехи.

Мать позвала ее снять белье с балкона. Меня она просила гораздо реже – может, не хотела ругаться или просто забыла, что я в кухне. Конечно, она не верила, что я ни на что не годна (и не ошибалась), но зачастую я даже не понимала ее указаний, особенно когда она тараторила на местном диалекте.

– А ты помнишь, как Винченцо впервые сбежал? – спросила я, когда Адриана вернулась со стопкой кухонных полотенец. – Она тогда горевала, может, позвала карабинеров?

Сестра нахмурилась, почти сведя брови в одну линию.