Аромагия. Книга 1

Петтер взглянул на меня искоса, открыл рот… и, закрыв, упрямо сжал губы. Вот вредный мальчишка!

– Разумеется, первым делом в голову приходит муж, – продолжила я задумчиво, будто не замечая напряженного молчания. – Он значительно моложе жены, очень красив и беден.

– Ну и что? – не выдержал Петтер. – Это же не значит, что он женился по расчету!

– А как иначе? – приподняла брови я. – Молодой привлекательный мужчина, влюбленный в богатую старуху… Никогда не поверю!

Мальчишка неожиданно нажал на тормоз, и меня швырнуло вперед. Вскрикнув, в инстинктивно выставила вперед руки (и пребольно ими ударилась!). Поначалу я решила, что Петтеру пришлось резко затормозить, потому что кто-то выскочил на дорогу. Однако никаких препятствий не обнаружилось.

– Вы с ума сошли?! – воскликнула я, убедившись, что каким-то чудом жива и невредима. – Если хотите покончить с собой, то выберите какой-нибудь другой способ!

Петтер словно не слышал: замер на водительском сиденье, стиснув зубы и подавшись вперед. Отчего-то мне стало жутко, захотелось тихонько выбраться из авто и бежать куда глаза глядят. «Ты сама его дразнила, сознательно и намеренно!» – напомнила я себе, но ощущение опасности не ослабевало.

– Почему вы… такая?! – взорвался он, поворачиваясь ко мне. На скулах его горели пятна лихорадочного румянца, и у меня перехватило дыхание от исходящей от него смеси жалящей крапивной боли и густой черной смолы отчаяния. – Как будто этот Колльв не мог просто влюбиться! Ну и что, что она старше? Ну и что, что выше по положению? Как мужчина может доказать свою любовь, если он беден? Вы просто расчетливы и циничны, поэтому ничего не хотите замечать!

Он несколько подпортил впечатление от обличительной речи, в конце простуженно шмыгнув носом. А я сидела, оцепенев, и не могла понять, отчего мне так больно.

– Вы совершенно правы, – признала я тихо, сама удивившись тому, как бесцветно звучал мой голос. – Я цинична. Я не верю в любовь, а уж тем более в любовь юноши к богатой женщине много старше. Допускаю, что он не покушался на жизнь жены, но от романтической чуши меня увольте!

Я обнаружила, что почти кричу, и прикусила губу, пытаясь успокоиться. Определенно, этот мальчишка обладал даром легко находить в моей броне уязвимые места. Извиняться он не собирался – смотрел исподлобья, нахохлившись в своей шинели, словно воробей. К его вспотевшему лбу прилипла челка, а салон буквально затопила сухая горечь полыни.

– Петтер, давайте на этом остановимся, – вздохнув, предложила я. Бабушка учила меня, что женщина должна уметь уступать. – Мы оба наговорили лишнего. Будем считать, что этого разговора не было, хорошо?

Он нехотя кивнул и отвернулся, а я вдруг обнаружила, что у меня сильно дрожат руки. Определенно, нужно подлечить нервы! «Нет, просто нельзя больше жить так!» – шепнул разум, но я постаралась выбросить эту мысль из головы…

Как часто бывает в Ингойе, погода резко изменилась: снег на глазах накрывал город хрустящей, словно от крахмала, белой простыней. На стекла авто налипали пушистые хлопья, а небо почти легло на землю, придавив ее рыхлым брюхом. Как часто бывает при перемене погоды, боль тисками сдавила мою голову.

Я энергично помассировала виски, но улучшения не добилась. Бросила взгляд на насупленного мальчишку, который предупредительно распахнул мне дверцу, и, тихонько вздохнув, направилась к дому госпожи Бергрид.

Горничная, открывшая мне дверь, благоухала сочными мандаринами и свежей хвоей.

– Хозяйка пришла в себя! – с ходу прощебетала девица, сияя, как ярчайшая электрическая лампочка. Подумала и добавила, понизив голос: – А хозяина к ней не пускают! «Леденцы» его в комнате заперли, под домашним арестом, вот!

В голосе горничной звенело злорадство. Надо думать, господина Колльва в этом доме многие не любили.

– Отведите меня к инспектору Сольбранду, – прервала я ее разглагольствования.

– Слушаюсь. – Она сделала книксен, опустив глаза. Только острый запах лимонной травы выдавал недовольство.

Я шла за ней по устланным коврами коридорам и думала о том, как же неуютно в этой душной тяжеловесной роскоши. Дом, внешне красивый и удобный, со всех сторон давил на меня, словно пытался сжать душу невидимым корсетом. Долг, приличия, благопристойность – будто гвозди в крышку гроба… Я встряхнула головой (бабушка часто ругала меня за эту привычку, повторяя, что трясти гривой пристало только лошадям) и сама удивилась таким мыслям. Что это на меня нашло?

Одна из дверей впереди распахнулась, и показалась молодая женщина в строгом платье, ведущая за руку упирающуюся девочку лет семи-восьми. Ребенок не кричал и не плакал, а повисал всем телом на руке гувернантки (а это, несомненно, была она). Меня и горничную они пока не замечали. От них, словно цунами, накатывала волна запахов – удивительно сильных, резких, от которых кружилась голова и сдавливало грудь.

Я невольно приостановилась, увлеченная разыгравшейся сценой. Провожатая моя оглянулась, нахмурила выщипанные бровки, но тоже замерла в шаге впереди.